Мистеру Хадкинсу он дал такой наказ:
— И постарайтесь там разузнать, что случилось с братом Гентри. Я беспокоюсь за него. У бедного малого большие личные неприятности… уехал просто в отчаянном состоянии… по крайней мере так мне казалось. Что же касается мистера Хадкинса, то он в течение ряда лет вел миссионерскую работу в трущобах Чикаго и насмотрелся там чего угодно. Элмера он не раз встречал на занятиях в семинарии. Отслужив в Монарке утреннюю пасхальную службу, он побывал не только в полицейском участке и больницах, но и предпринял обход гостиниц, ресторанов и баров. Вот так и случилось, что в тот самый час, когда Элмер весело запивал омаров красным калифорнийским вином, изредка прерывая это занятие, чтобы поцеловать сидящую рядом блондинку или повторить по требованию публики матросскую застольную, за ним с порога кафе наблюдал преподобный мистер Хадкинс в завидной роли ангела-мстителя.
V
Когда в понедельник утром Элмер позвонил Эверсли и стал объяснять, что опоздал из-за внезапной болезни, староста отрезал:
— Хорошо. Пригласили другого.
— Да, но, видите ли, декан Троспер сказал, что вы и церковный совет, возможно, хотели бы переговорить о постоянной работе с неполной нагрузкой…
— Нет, нет, нет.
Вернувшись в Вавилон, Элмер сразу же отправился в кабинет Троспера.
Одного взгляда на лицо декана было достаточно.
Двухминутную, чрезвычайно выразительную характеристику Элмера декан закончил так:
— …сегодня утром на экстренном заседании педагогического совета вы были исключены из Мизпахской семинарии. Сан баптистского священника, разумеется, остается при вас. Я мог бы добиться того, чтобы ваша община лишила вас духовного сана, но мне жаль ваших земляков: им было бы слишком тяжко узнать, какому лживому чудовищу они оказали столь высокое доверие! Кроме того, я не хочу, чтобы Мизпахская семинария была замешана в такой скандальной истории. Но имейте в виду: если я когда-нибудь услышу, что вы читаете проповеди с баптистской кафедры, я вас разоблачу. Далее. Не думаю, чтобы у вас хватило способностей стать содержателем питейного заведения, но бармен из вас мог бы получиться неплохой. Что же касается наказания, то им послужат ваши собственные полуночные раздумья.
— Нехорошо с вашей стороны… — захныкал Элмер, — зачем вы со мной так говорите… Разве библия не учит нас, что следует прощать седьмижды семьдесят раз?..
— Это уже седьмижды восемьдесят. Вон отсюда!
Так преподобный мистер Гентри совершенно неожиданно стал практически уже совсем не преподобным.
Он подумал было о том, чтобы податься к матери, но постыдился; подумал податься к Лулу, но не посмел.
Он слышал, что Эдди Фислингер был срочно вызван в Шенейм, чтобы обвенчать Лулу с Флойдом Нейлором… Мрачная церемония в тишине, при свете лампы.
— Могли бы хоть меня позвать, — проворчал Элмер, укладывая свои вещи в чемодан.
Он вернулся в Монарк под крылышко Эда Лоукуста. Он признался, что был священником, и Эд простил его. В ту же пятницу Элмер стал коммивояжером компании сельскохозяйственного инвентаря Пикот.
I
Элмеру Гентри было двадцать восемь лет. Вот уже два года, как он служил коммивояжером компании Пикот.
Бороны, грабли, сеялки, красные плуги, зеленые фургоны, каталоги, книги заказов; конторы, отделенные стеклянной перегородкой от полутемных складов; на высоких табуретках за высокими конторками — торговые агенты в жилетках, без пиджаков; бар на углу; душные маленькие гостиницы, закусочные; ожидание поездов по ночам на заплеванных вокзалах узловых станций, мучительная боль в спине от жестких брусчатых скамеек; поезда, поезда, поезда; расписания, радостные возвращения в штаб-квартиру в Денвере; попойка, театр — и служба в большой церкви…
Он щеголял в клетчатом костюме, рыжем котелке и полосатых носках; носил массивный золотой перстень с опалом и змейками — тот самый, купленный еще давным-давно, — и галстуки в цветочек, и жилеты (он называл их «фантази») — желтые в красную крапинку, зеленые в белую полоску, шелковые или — какая смелость! — замшевые.
Он пережил ряд мимолетных любовных увлечений; ни одно из них не оказалось достаточно глубоким, чтобы вскоре не угаснуть.