Кристина. Тогда надо бы скопить побольше денег… но это же скучно!
Элис. Я бы не пережил этого ни за что… Три лета я прожил здесь… всё равно, что в гробу. Самый полдень, а перед глазами длинная серая улица извивается, как траншея… Ни одного живого человека, ни лошади, ни даже собаки… Из отверстий помойных ям выбегают крысы, потому что кошки и те на дачах… А перед окнами-шпионами корпят какие-то городские домоседы и высматривают платье своего ближнего… «Вон, вон тот ходит в зимнем!» Следят за стоптанными на бок башмаками своего ближнего, за его недостатками… Из квартир для бедных выползают калеки, которые прятались перед тем, люди без носов и ушей, озлобленные, несчастные люди… Они сидят на больших аллеях и греются на солнце, точь в точь, как если бы они завоевали город… и там, где недавно играли милые нарядные дети под нежный веселящий говор красивых матерей, там теперь слоняются толпами оборванцы, которые бранятся и мучают друг друга… Я помню такой Иванов день два года тому назад!
Кристина. Элис! Элис! Смотри вперед, вперед!
Элис. Разве там светлее?
Кристина. Будем надеяться!
Элис садится у письменного стола. Лишь бы только снег перестал падать на дворе! И можно было бы выйти походить!
Кристина. Дорогой мой, вчера вечером тебе хотелось темноты, чтобы нам укрыться от людских взглядов… «Темнота так прекрасна, так благодетельна», сказал ты; «она словно набрасывает покров на голову!»
Элис. Так вот видишь, как бы там ни было, несчастье одинаково тяжело… Читает свои бумаги. Но что хуже всего в этом процессе, так это — наводящие вопросы об образе жизни моего отца… Тут вот сказано, что мы задавали блестящие вечера… Один свидетель утверждает, что отец пил!.. Нет, это слишком! Я больше не в силах!.. Но при всём этом я должен… дойти до конца!.. Тебе не холодно?
Кристина. Нет, но и не тепло!.. А Липы всё еще нет?
Элис. Она же у исповеди, как тебе известно.
Кристина. А мама ведь скоро вернется?
Элис. Я всегда боюсь, когда она возвращается из города, потому что она столько наслышалась и столько насмотрелась… и всё это дурно.
Кристина. В вашей семье особенное чувство подавленности.
Элис. Потому что, кроме подавленных людей, никто больше не желает водить знакомства с нами! Радостные травили нас!
Кристина. А вот и магма идет через кухню!
Элис. Не выходи при ней из терпения.
Кристина. И не подумаю! Трудненько ей приходится со всеми нами! Только я ее не понимаю.
Элис. Она всячески скрывает свой позор, как только может, и поэтому ее и не разберешь. Бедная мама!
Гейст одета в черное, с молитвенником и носовым платком в руке. Добрый вечер, детки!
Все, кроме Вениамина, который приветствует ее молча. Добрый вечер, мамочка!
Гейст. И все-то мы в черном, точно траур у нас.
Молчание.
Элис. Что, снег всё еще идет?
Гейст. Да, слякоть! У вас тут холодно! Подходит к Элеоноре и гладит ее. Ну, моя девчурка, ты, вижу, всё читаешь да изучаешь? Вениамину. А за одно уж и ты учишься!
Элеонора берет руку матери и подносит ее к губам.
Гейст, подавляя свое волнение. Так, деточка! так, так!
Элеонора. Ты ходила к вечерне, мама?
Гейст. Да, служил младший священник, только я не люблю его.
Элеонора. Встретила кого-нибудь из знакомых?
Гейст присаживается к рабочему столу. Лучше было бы мне никого не встречать!
Элеонора. Тогда я знаю, кого…
Гейст. Линдквиста! Он прямо подошел ко мне…
Элис. Какая жестокость, какая жестокость.
Гейст. Справлялся, как наши дела… и представь себе мое изумление, он спрашивал, можно ли ему сделать визит вечером.
Элис. Накануне праздника?
Гейст. Я ничего не ответила! И он принял мое молчание за согласие! Молчание. Должно быть, он уже где-нибудь поблизости.
Элис, вставая. Здесь? Теперь?
Гейст. Он сказал, что хочет передать какую-то бумагу, которая и заставляет его торопиться.
Элис. Он хочет взять мебель.
Гейст. Но у него был такой чудной вид… я его не поняла!
Элис. Так пусть приходит. По-своему он прав, и нам остается только преклониться. Мы должны принять его подобающим образом, когда он пожалует.
Гейст. Только я постараюсь не видать его!
Элис. Да, ты можешь не выходить из комнаты…
Гейст. Но мебели он не получит. Что мы, должны жить на дворе, что ли, раз он увезет все вещи? Нельзя же оставаться в пустой квартире! Вот что!
