Кристина. И ты это можешь чувствовать здесь?
Элис. Здесь? Правда, мы-то здесь, но я был там, там на севере, на нашей родине… Зачем мы пришли в этот ужасный город, где все люди ненавидят друг друга и где вечно остаешься одиноким? Да, это хлеб указывал дорогу… но где хлеб, там ожидали и несчастья: преступление отца и болезнь маленькой сестры. — Ах, да, ты не знаешь, ходила мать в тюрьму к отцу?
Кристина. Я даже уверена, что она была там не дальше, как сегодня!
Элис. Что же она сказала?
Кристина. Ничего; она говорила о другом!
Элис. Все-таки хоть одного добились: после осуждения наступила определенность и странное спокойствие, и газеты замолчали со своими отчетами. Прошел год! Целый год его не было с нами, и вот мы можем начать с начала.
Кристина. Я удивляюсь твоей терпеливости в страдании.
Элис. Брось это! Ничему не удивляйся во мне, потому что у меня одни только недостатки! Теперь ты знаешь! Ах! Если бы ты поверила этому!
Кристина. Если бы ты страдал по своей собственной вине, а тут ведь по чужой!
Элис. Что это ты тут шьешь?
Кристина. Занавески на кухню, дорогой мой.
Элис. Это похоже на подвенечную вуаль… Осенью, Кристина, ты будешь моей женой, неправда ли?
Кристина. Да, но давай сперва думать о лете!
Элис. Ах, да, лето! Достает чековую книжку. Видишь ли, деньги у меня уже положены в банк! Как только кончится учение, мы махнем на север, на свою родину — к Меларну. Избушка стоит там в таком же исправном виде, как стояла в дни нашего детства; и липы уцелели, и челн лежит под ивой на берегу… Ах, только бы пришло лето, только бы мне начать купаться в море! Это бесчестие нашей семьи так легло на мою душу и тело, что я жду не дождусь моря, чтобы омыться.
Кристина. Слышал ли ты что — нибудь о сестре Элеоноре?
Элис. Да, бедняжечка, волнуется и пишет письма, которые разрывают меня на части. Ей, конечно, хочется вон оттуда и домой, а заведующий лечебницей не решается отпустить ее, потому что она совершает поступки, приводящие к тюрьме. Знаешь, по временам я испытываю угрызения совести, самые ужасные, из-за того, что я подал голос за отдачу ее туда.
Кристина. Дорогой мой, ты во всём упрекаешь себя, но ведь в данном случае это же было благодеяние для несчастной, что за ней стали присматривать.
Элис. Всё, что ты говоришь, — правда, я и сам, конечно, нахожу, что так, как есть, покойнее. Да, для неё это хорошо, как только может быть хорошо! И стоит только мне подумать, как она бродила здесь кругом и омрачала всякий малейший след радости, как её судьба угнетала нас, как кошмар, мучила нас до отчаяния, то у меня оказывается достаточно эгоизма для того, чтобы чувствовать облегчение, похожее на радость. И самое большое несчастье, какое я теперь могу вообразить для себя, было бы в том, если бы я увидел ее входящей вот в эту дверь. Настолько я подл!
Кристина. Настолько ты человек!
Элис. И при всём этом я… страдаю, мучаюсь при мысли об её страданиях и страданиях моего отца!
Кристина. Да, они, должно быть, и родились для страданий…
Элис. Бедная, ты попала в эту семью, с самого начала своего осужденную и отверженную.
Кристина. Элис! Ты же не знаешь, испытание ли это или кара!
Элис. И я совершенно не знаю, чем всё это оказывается для тебя, потому что ты же ровно ни в чём неповинна!
Кристина. Утром слезы, вечером радость! Элис, пожалуй, я могу помочь тебе…
Элис. Как ты думаешь, у матери найдется белый галстук?
Кристина, беспокойно. Ты уходишь?
Элис. Мне нужно на обед. Ты же знаешь, Петр защитил вчера диссертацию и сегодня устраивает обед!
Кристина. И ты пойдешь на это приглашение?
Элис. По-твоему, мне следовало бы не ходить, потому что он оказался прямо-таки неблагодарным учеником по отношению ко мне.
Кристина. Не отрицаю, его вероломство возмутило меня; он же обещался цитировать твою статью, а воспользовался её данными, не заикнувшись даже об источнике.
Элис. Ах! Это так обыкновенно, и я радуюсь сознанию, что «это я сделал».
Кристина. Он звал тебя?
Элис. Правда, он этого не сделал. И это, действительно, странно, потому что он несколько лет всё рассказывал об этом самом обеде, будто я непременный гость у него; ну, и я тоже всем болтал об этом. И если я теперь не получу приглашения, то буду посрамлен публично… Впрочем, всё равно, это уже не в первый раз, и не в последний. Молчание.
