Кейд мог бы и отказаться. Такого рода работа контрактом не предусматривалась. Но он хорошо помнил, что Мейтисон дал ему шанс возродиться. Теперь настало время отплатить добром за добро.
— Хорошо, Генри, я все сделаю.
— Хороший мальчик! Адрес знаешь?
— Знаю. Уже выхожу.
Кейд положил трубку, помчался в спальню, повязал галстук и надел пиджак. Схватил сумку с камерой и снаряжением и бегом направился к выходу.
— Ну, и куда, к черту, ты несешься? — спросил пораженный Бердик.
— Фридлендера подстрелили! Мне надо заснять! — бросил на ходу Кейд и был таков.
Джонас Фридлендер был поэтом, драматургом, художником и музыкантом. За последние тридцать лет он создал себе репутацию человека, без которого не мог обойтись ни один вернисаж, ни одна премьера оперы, никакая литературная презентация, если все эти мероприятия рассчитывали на успех. Фридлендер был педераст. И в беспощадном нью-йоркском мире Фридлендер прокладывал себе путь локтями, кулаками и клыками, постоянно являясь в сопровождении стройного и гибкого, хрупкого и прекрасного юноши, который через какое-то время исчезал, уступая место другому стройному и гибкому, хрупкому и прекрасному, судьбой которого было продержаться в обществе Джонаса не дольше своего предшественника.
Итак, у Фридлендера было имя, и все, что с ним было связано, являлось достоянием гласности. Кейд понимал, что Мейтисон имел все основания обратиться к нему за помощью, и потому нещадно давил на газ. Эксклюзив об убийстве Фридлендера — это та сенсация, о которой могут только мечтать все нью-йоркские издатели и которая наэлектризует весь культурный мир.
Припарковаться было негде, и Кейд бросил свой автомобиль прямо на проезжей части, нисколько не волнуясь, что с ним станет. В роскошный пентхауз Фридлендера он поднялся на лифте. Когда дверцы лифта раздвинулись, Кейд узнал здоровенного красномордого полицейского, сторожащего вход в жилище именитого покойника.
Кейд храбро направился прямиком к нему.
— Ну и куда это мы премся? — задал наводящий вопрос полицейский голосом, исходящим из глубин его обширного брюха.
— Лейтенант Такер уже здесь? — небрежно спросил Кейд, не глядя на легавого, а деловито осматривая вестибюль.
— Ну, а если и так, то что?
— Передай ему, что здесь Кейд из «Сан». Да пошевеливайся, сынок, такова уж твоя участь. И не сверли меня взглядом — не поможет.
У полицейского отвисла челюсть. Поколебавшись, он все же открыл дверь и прошел внутрь. Кейд проследовал за ним.
Лейтенант Такер, невысокий, седовласый человек с жестким лицом, стоял в богато украшенной прихожей и разговаривал с другим детективом. Он обернулся и подозрительно посмотрел на Кейда. Репортер обогнул полицейского и подошел к лейтенанту.
— Кто вы такой? — резко спросил Такер.
— Кейд из «Сан». Меня прислал Мейтисон. Что тут у вас случилось?
Лицо Такера прояснилось. Он был в свое время одноклассником Мейтисона. Дружба их сохранилась с тех времен — каждый по мере возможностей помогал другому.
— Рад познакомиться, Кейд, — сказал Такер, и они обменялись рукопожатиями.
— Так что тут у вас?
— Повадился кувшин по воду ходить… — проворчал детектив. — Старый пед обзавелся новым мальчиком, позабыв избавиться от предыдущего. Возникла маленькая семейная сценка, и пацан его подстрелил.
— Насмерть?
— К сожалению, нет. Он там внутри, — лейтенант ткнул большим пальцем через плечо в сторону массивной двойной двери, — корчит из себя героя и страдальца.
— А кто этот парень?
— Джерри Маршалл. На вид вполне приличный малый. Видимо, старый ублюдок совратил его. Но конечно, Маршалл должен считаться преступником — ведь он мог убить его.
— А где он сейчас?
— Парень? — Такер кивнул в сторону закрытой двери справа от него. — Там. Я собираюсь поговорить с ним.
— Я могу его заснять?
— Конечно. Как только я закончу, — Такер открыл дверь и прошел внутрь.
Кейд вытащил камеру из футляра, привинтил фотовспышку и сквозь двойную дверь прошел в огромную гостиную с высоким потолком, декорированную в черных и белых цветах. Стены были расписаны декадентскими рисунками самого Фридлендера.
А на подиуме в центре комнаты, на диванчике, снятом со старинного фаэтона и накрытом шкурой зебры, возлежал сам Джонас Фридлендер. По пояс голый и в алых вельветовых шароварах. Над ним склонились испуганный пожилой слуга и высокий тощий человек, заканчивающий накладывать повязку на жирную руку Фридлендера. Должно быть, доктор.
