— Мне прямо совестно признаться, какой я неграмотный дурак. Вы знаете, сегодня с таким же другим умником из деревни мы прошли с подштопкой весь путь, проверяя подшивку шпал.
— Зачем?
— Боялись, что опрокинется паровоз.
— О-о! Где ж этот другой?
— Он там, на паровозе.
— Покажите его.
— Тимофей! — закричал Карташев.
— Ась! — отозвался Тимофей, а затем показалась и вся довольная фигура.
— Как думаешь, — спросил его Борисов, — доедем до станции или опрокинемся?
— Надо доехать, — ответил весело Тимофей.
— Надо доехать, — это, брат, знать наверняка надо: вы-то шпалы пробовали?
— А как же, — ответил Тимофей, — каждую шпалу удостоверили, иначе разве возможно?
Все смеялись, а Борисов говорил Тимофею:
— Молодец, братец. А вы, — обратился он к Карташеву, — пишите новый учебник.
— Вы когда кончили? — сипло спросил Карташева коренастый, обросший бородой инженер.
— В этом году.
— Бывали на практике раньше?
— Нет.
Инженер помолчал и сказал:
— Ну, вот теперь вы научились, как не надо строить.
— Ну, вот уж, — вскинулся Борисов, — как не надо?
— Конечно, — грубым голосом заговорил инспектор, — эти уроды — так надо? — ткнул он в проносившуюся мимо них будку. — Этот урод мост, как надо?
— Я насчет этого особого мнения, — помолчав, заговорил Борисов. — Слов нет, красивая будка приятнее для глаза и для жизни. Но если сто миллионов живут в неизмеримо худших избах, то еще большой вопрос в смысле справедливости и правильности затраты денег этих миллионов на жизнь нескольких счастливцев, которые будут жить в таких будках. Ну, будки еще туда-сюда. А красавцы мосты, по которым тоскует ваше сердце… На кой леший, спрашивается, красота наших мостов, на которые и смотрят-то только зайцы да волки. Или эти вокзалы-дворцы, зеркала и бархат в вагонах? Роскошная наша русская жизнь, прежний тип почтовых станций вдохновили нас? А между тем каких денег все это стоит? В результате ведь вот что: нам нужно, скажем, двести тысяч верст, а так, как мы размахнулись, мы на эти деньги выстроим только пятьдесят тысяч верст, и того не выстроим. А дело между тем коммерческое прежде всего, и если оно не оправдывает своих расходов, то вместо пользы оно бременем ложится. При нашей постановке вопроса выходит так: чем больше мы будем строить, тем больше будем разоряться. И причина в том, что нам, как самой бедной в мире стране, надо было выбрать самый дешевый тип, а мы выбрали самый дорогой, какого до того и не было, самый ненормальный, следовательно, только назвавши его при этом нормальным. И все потому, что император Николай Павлович с крепостническим размахом, опасаясь иноплеменного вторжения, вместо того чтоб сузить путь против остальной Европы, уширил его на полфута.
Борисов обратился к Карташеву и серьезно сказал ему:
— Несомненно, грамотеями тех времен владело чувство и вашего сегодня опасения: как бы не опрокинуться. Ведь Царскосельскую-то дорогу они шестифутовую закатили. Тара-то на вагон, мертвый груз, значит, семьсот пудов, а подъемная сила — триста, а за границей подъемная сила семьсот пятьдесят, а тара двести двадцать пудов. Помимо двойной стоимости.
— Ну-с, извините, я не согласен с вами, — резко и угрюмо возразил инспектор.
— Извиняю, — развел руками Борисов.
— И я вам докажу…
— Не докажете, потому что уже приехали, и сам господин подрядчик приветствует нас на перроне.
Сикорский махал шляпой, и при ответном махании паровоз остановился.
В окнах пассажирского здания уже виден был накрытый стол.
— Первая умная вещь, которую вижу, — показал на него пальцем инспектор.
— Не было бы подрядчика, — ответил Борисов.
— Не завидуйте, зуда! — смеясь, ткнул его в бок Сикорский.
— А, зуда! — поддержал Сикорского инспектор.
— И чтоб доказать вам, что я зуда, я не дам вам есть, пока не осмотрите всей станции, — сказал Борисов.
— Ну, пока хоть по рюмке водки, — предложил Сикорский.
— Да об чем же толковать? — забасил инспектор. — Кто не желает, может не пить.
И инспектор, а за ним Сикорский и соседний начальник дистанции пошли в пассажирское здание, а Борисов с Карташевым отправились на осмотр. Инспектор так и не пришел. Когда Борисов с Карташевым возвратились после осмотра в пассажирское здание, остававшиеся уже успели выпить и закусить. Инспектор сидел, откинувшись на спинку стула, положив руку на спинку другого стула, глаза его посоловели, и он встретил входивших не то шуткой, не то упреком:
