Мужики не могли удержаться от смеха, а Васильев, улыбаясь, сказал:
— Да выпустим мы тебя, распробедняцкая душа… И всех вас выпустим.
Потом Антонов-Овсеенко начал рассказывать о делах в губернии, о том, как советская власть старается наладить порушенное хозяйство, упомянул о том, что продразверстку, вернее всего, с губернии вот-вот снимут.
Фрол Петрович, слушая Антонова-Овсеенко, вспоминал его разговор с Лениным.
— Не верим, не верим, — скорбно сказал он, когда Антонов-Овсеенко ответил на вопросы мужиков. — Кругом обман, и Ленин твердого слова насчет продразверстки тебе не сказал. Плачет моя душа, товарищ, сердце в запеченной кровушке плавает. Горе мне, седому, тёмно на душе, помирать впору.
Антонов-Овсеенко, слушая Фрола Петровича, думал:
«Сколько их таких в армяках, с тяжкой думой в голове, с болью в сердце, с надеждой в душе! Сколько сомнений и трепетного страха, боли и страданий! Сколько крови и пота видел русский мужик во все века злосчастной жизни своей!»
«Но придет конец юдоли плача и нищеты, забудут люди о бедах и душевной тоске! Все силы употребит партия для того, но сделает, сделает счастливыми их!»
— Зачем же помирать, дедушка? — ласково-успокоительно заговорил он. — Вы поднялись на нас. Но разве, скажем, ты, Фрол Петрович, хотел братоубийственной войны? Кто подбил вас на открытый мятеж? Кто стал душой и головой восстания, этой кровавой реки, разлившейся по Тамбовщине? Кто у Антонова главный каратель? Знаем: ваш же двориковский мироед Сторожев, кулак и контрик до гробовой доски.
— Точно, точно, — поддакнул Андрей Андреевич, окрыленный мечтой о скорой воле. — Уж алчен, уж жаден!
— А сам Антонов, Плужников, Токмаков, Ишин, — говорил дальше Антонов-Овсеенко с сердечной теплой нотой, обращенной к Фролу Петровичу. — Кто они? Враги-эсеры на службе у самого вашего злейшего врага — кулака. А от кулака рукой подать до помещика и до царя. Ведь у них одна мысль: «Мое не тронь — прижму, кровь высосу, убью». Суди, где правда.
По лицу Фрола Петровича пробежала тень. Несказанная тоска была в его словах.
— Не знаю, где правда. Я себе зарок положил, до самого вашего главного добраться. Там рядом с Лениным, слышали, мужик в верхних старостах ходит. Он, чай, не дозволит еще раз обмануть нас. А тебе, милый человек, за добрые слова поклон, но ты сам под Лениным ходишь, и нет мне тебе полной веры. И слышать тебя больше не желаю, и не спорь со мной.
— Хорошо, Фрол Петрович, — помолчав и что-то прикинув в уме, отвечал Антонов-Овсеенко. — Поедешь ты к Ленину, и всероссийского старосту нашего Михаила Ивановича увидишь… А вас дня через два всех выпустят. — Это было обращено к крестьянам, жадно внимавшим Антонову-Овсеенко. — Погодя позовем ваших делегатов на всегубернское совещание. Будем думать, как дальше с Антоновым быть, как и чем землю пахать, как разрухе положить конец. Бейте нас, ругайте — все стерпим. — Антонов-Овсеенко светло улыбнулся, и заулыбались мужики. — Вот так. Будьте здоровы!
Он направился к выходу. Андрей Андреевич догнал его у дверей.
— Добрый человек, как ты есть главный туточки… Ребятишек-то устроили, и кобылу, того-этого, дали… Из тюрьмы ты меня выпустил, на том спасибо, но Фрол-то, дружок заветный, душой мается. Немочен я его в эстаком виде оставить. Ты уж и меня пиши к Ленину. Кланяюсь до сырой земли…
Антонов-Овсеенко рассмеялся.
— Ладно, поедешь и ты к Ленину.
1
Владимир Ильич внимательно следил за событиями на Тамбовщине, читал тамбовские газеты и смежных губерний, куда Союз трудового крестьянства протянул свои щупальца.
В конце двадцатого года и в начале двадцать первого несколько раз вызывал Ленин одного из секретарей Тамбовского губкомпарта, Немцова.
После нескольких бесед с ним Политбюро отправило Антонова-Овсеенко в Тамбов. Однако сведения оттуда становились все более тревожными. Владимир Ильич решил послушать тамбовских крестьян.
Антонов-Овсеенко отобрал делегатов — людей смышленых, которые могли бы внятно рассказать Владимиру Ильичу все, что тому будет нужно. Послали Ивана Кобзева и Василия Бочарова из Пахотноугловской волости, Милосердова и Матвея Евстигнеева из Трескинской — из той, где начинал Антонов свое движение, и еще Федора Панфилова. К ним Антонов-Овсеенко присоединил Фрола Петровича и Андрея Андреевича, полагая, что хоть они и не будут, так сказать, официальными представителями, а просто ходоками, но дела не испортят.
