Был когда-то Андриан исступленным пьяницей, но вылечил случай в шестом году, — когда горело село, подожженное по указу царя. С тех пор Андриан не переносил и запаха вина, перестал есть мясо, был суров, неразговорчив. Когда Сторожев ушел к Антонову, Андриан стал старшим в семье и хозяйстве.
— Тебя ищут… Оброс весь, у-у, бандит чертов! — С Петром Ивановичем Андриан всегда говорил грубо и прямо, хотя и побаивался его.
Сторожев сел рядом. Догорала заря, ночь шла с востока, накрывая поля.
— Объявился бы, — продолжал Андриан, свертывая цигарку. — Простили бы, может быть. Намедни Сергей Иванович заходил. Ежели бы, говорит, сдался, может быть, и помиловали. И Семен приходил, он теперь в Совете. Все Прасковью уговаривал: «Ступай, мол, найди хозяина, прикажи явиться — простим».
— Не простят, — глухо сказал Сторожев и злобно прибавил: — И я их не помилую. Я их, паршивых чертей, живыми испеку, хотя они мне и братья.
— Будя болтать-то! — сердито прикрикнул на него Андриан. — Испеку! О себе подумай, о детях. Дом бросил, старый пес, семью забыл. Тебе ли воевать?
Сторожев махнул рукой.
— Не лотоши! Если не мне, кому же? Не на тебя надеяться. Ну, что там у вас? Разграбили, поди, сожгли?
— Нет, только твое взяли, а у ребят ничего не тронули… Прасковью было посадили, да выпустили, — красные, мол, с бабами не воюют. Устал народ от войны, работают, Петр, ровно черти. Да и жизнь стала легче. Разверстку отменили, вольная торговля открылась. Говорю: объявись, сдайся, может, жив будешь. А то ведь горе, горе в семье-то, Петя. — Голос Андриана задрожал.
— Горе? Какое горе? — У Петра Ивановича забилось сердце.
— Митьку-то…
— Что Митьку? — не своим голосом, страшно закричал Сторожев. — Убили, что ли?
Он поднялся и, схватив Андриана, бешено тряс.
— Ты что, очумел? — Андриан выругался и с силой высвободился из рук зятя. — Бандит чертов! У кого же рука поднимется на ребенка? Звери, что ли?
— Ну, да не тяни, не тяни, седой!.. Говори, что с ним?
— Лошадь ударила. Черт ее знает, так по лбу саданула — смотреть страховидно.
Андриан чиркнул зажигалкой, прикурил цигарку.
— Насмерть? — дохнул Петр Иванович.
— Доктор говорит, будет жив.
Андриан хотел что-то сказать еще, но вдали загрохотала телега.
— Уходи, убьют. Зол на тебя народ… У-у, Волк, ушел бы уж куда-нибудь.
— Куда уходить? — в великой тоске спросил Сторожев: вот он снова будет один, и ночь впереди.
— В чужую землю иди, все равно тут тебе крышка! Чего ждешь? Кого поджидаешь? Убили вашего Антонова, чай, слышал?
— Как убили? — рявкнул Сторожев. — Кто убил?
Андриан не успел ответить — телега приближалась.
Сторожев махнул рукой и исчез. Андриан оглянулся кругом, встал и скрылся в лощине.
4
Ночью Сторожев лежал, уткнувшись головой в траву. Хотелось плакать, но в воспаленных глазах не рождались слезы, только удушье давило сердце. Он не верил, что Митьку убила лошадь, нет, она не могла убить его.
Вспоминал: когда сын только что начал ходить, он сажал его верхом на кобылу, и ребенок, цепляясь ручонками за гриву, озаренный радостью, ехал и лопотал, захлебываясь словами. «Убили Митьку! Наследника моего убили! Выучить его хотел, вывести в люди, чтобы прибавлял богатство к отцовскому добру, чтобы новые сотни десятин прирезал к отцовской земле, чтобы вся округа ломала шапки перед сторожевским племенем… Убили наследника Митьку. А может быть, жив?»
…Бесшумно ползли, причудливо громоздясь, тучи, безнадежно, тоскливо каркали галки.
1
Стояли теплые сухие дни. Обгоняли друг друга, появляясь и исчезая, будто растопленные солнцем, ленивые облака, шуршали овсы, и одинокие встрепанные вороны бродили по жнивью.
Сторожев был один в поле, кишащем людьми. Он обходил их, незримый в кустах и густой траве. Он никуда не отходил от села и день и ночь, пока не приходил желанный сон, об одном думал теперь — о Митьке.
«Что я, брежу? Жив ли он или умер, не все ли равно: не помочь, не поправить».
Но уйти не мог.
«Хоть бы узнать, жив или нет», — сверлила неотступная мысль.
Наконец Петр Иванович решился разузнать о Митьке. Он вспомнил, что на дальнем поле есть загон брата Семена. Копны с дальнего поля не были еще убраны, их свозили после того, как убирали ближние поля.
