1
Листрат все откладывал поездку в Грязное — связи с селом не было; осторожный, он не хотел рисковать, хотя Лешка, стосковавшийся по Наташе, не давал брату покоя.
Наконец однажды утром из Грязного было получено сообщение: вошел туда красный отряд и очищает округу от антоновцев.
Листрат сходил в ревком, поговорил с Сергеем Ивановичем и велел готовиться к походу. Лешке он сказал, что отряд едет в Грязное восстанавливать советскую власть и там останется надолго. Парень взвыл от радости, повис на шее брата и тормошил его до тех пор, пока тот не рассердился.
В тот день Лешка дежурил в ревкоме. Ревком был пуст, лишь на крылечке разглагольствовал Листрат и слушал его россказни постаревший Андриан.
— А ты сомневался, помнишь ли, где, мол, гвардия, — тыча Андриана кулаком в бок, говорил Листрат. — Был я в этом доме — помнишь девятнадцатый год? — один, а теперь, гляди, сколько нас! Гвардия! Вон она и гвардия.
— Да, точно, — вздыхал Андриан, — много вас!
— Ваш-то все шляется? — спросил после молчания Листрат.
— Шляется! Погубитель наш, дурак седой.
— Ну, не скажи, не скажи, что дурак. Сволочь он, а не дурак!
— Крышка им?
— Определенно!
— Шел бы ты, собирался, — сказал Лешка, — расселся тут!
— И то пойду. Пойдем, Андрияша, покурим. Табачку мне привезли богатого.
Лешка остался один. Солнце сползало к западу, был как-то особенно ласков и тих день. Он думал о Наташе, считал месяцы — и выходило, что рожать она должна вот-вот.
За стеной послышался конский топот, всадник остановил лошадь около ревкома, кричал, вызывая кого-нибудь на улицу.
Лешка вышел.
— Где Сергей Иванович? — тяжело дыша, спросил прибывший.
— Обедает.
— Пакет передай. Срочный. Из Грязного. Беда там.
— Что такое? — спросил Лешка.
— Девка одна, Наталья Баева, красноармейца чуть не удушила. Сидит в омете с револьвером, кричит: «Не подходи, убью!» Ну, ровно зверь.
И, ударив лошадь плеткой, конник помчался дальше.
Лешка побледнел, затрясся, дурным голосом закричал что-то.
— Ты что орешь? — спросил его Сашка Чикин, он шел на смену Лешке, а тот уже бежал к дому. Сашка недоуменно развел руками, сел на приступку, закурил.
Лешка ворвался в избу, взял седло, дрожащими руками распутал ремни, вывел кобылу из-под навеса, подседлал, кинулся снова в избу, схватил браунинг, вскочил в седло и вихрем помчался по дороге.
— Куда, куда ты, черт, сто-ой! — кричал ему вслед Листрат.
Лешка не слышал и не видел ничего, лишь бешено хлестал кобылу, и одна мысль сверлила мозг: удушила, удушила, удушила.
— Удушила, удушила, — стонал он, — что же я сделаю теперь?
2
Лошадь неслась во весь опор, словно и ей передалось бешенство хозяина, словно поняла она, что надо спешить, надо, надо… И, вытянув шею, несла Лешку, и ветер свистел в его ушах.
Уж темнело, когда он прискакал в Грязное. Оставив задыхающуюся лошадь у завальни избы, в которой жила сестра Фрола Петровича, он приостановился и услышал тревожный шепот во дворе; там толпились бледные, трясущиеся мужики.
— Ну? — свирепея, надвинулся на них Лешка и вынул браунинг. — Чего вам надо?
— Сукин сын! — закричал кто-то из мужиков. — Все из-за тебя, подлец! Сеченый!
— Пошли отсюда вон! — холодно и жестоко сказал Лешка.
— Мы сторожим ее, — отозвался мужичонка, в руках у него был топор.
— Я кому сказал — убираться! — Лешкины глаза засверкали. — Сам посторожу! Понятно?
Мужики, оглядываясь, ушли.
Наташу Лешка нашел на огороде. Она сидела в омете и быстро-быстро перебирала руками соломинки.
— Лешка-а! — дико закричала она и навзничь повалилась на землю.
Очнулась она на плече у Лешки. Страшно было ее похудевшее бледное лицо.
— Лешка, Лешенька. Леша! — быстро заговорила она, дрожа всем телом и заражая Лешку дрожью. — Сейчас придут, сейчас возьмут, сейчас, сейчас, послали к вам! Леша, спаси, спрячь, милый!
Он обнял ее, целовал, перебирал ее волосы, как прежде, как в те далекие, счастливые дни. И она утихла, перестала дрожать.
— Мне сказали, мне Сторожев сказал, ты другую нашел, коммунистку, — зарыдала вдруг она и снова повалилась на солому.
— Молчи, молчи, — шептал ей Лешка, — молчи!
Она прижалась к нему, рассказала, как жгли ее горечь, обида, злоба, как медленно тянулись дни и ночи и стал ненавистным тот, что бьется под сердцем, как вчера зашел такой же молодой, как Лешка, красноармеец, как она напустила в избу угару, и, сонный, он едва не задохнулся.
