Том 15. Книга 2. Пошехонские рассказы - страница 18
Вот в каком виде дореформенный предводительский тип возведен в перл создания даже такими несомненно благосклонными к дворянству беллетристами, как Загоскин и Бегичев>* (автор «Семейства Холмских»).
Несмотря, однако ж, на всю талантливость и кажущуюся верность подобных художественных воспроизведений, я с ними согласиться не могу. Я и сам немало виноват в такого рода юмористических изображениях, но теперь вполне сознаю свою ошибку. Были, конечно, «такие» предводители, но не все. Audiatur et altera pars.
Я знал одного предводителя,>* который имел такие обаятельные манеры и такой просвещенный ум, что когда просил взаймы денег, то никто не в силах был ему отказать. Таким образом, он чуть не всей губернии задолжал, и хотя не подавал ни малейшей надежды на уплату, но обаяния своего до конца не утратил.
Однажды приезжает он к известному во всей губернии скряге-помещику, к которому он и сам дотоле обращаться считал бесполезным. Скупец как увидел из окошка предводительский экипаж, так сейчас же понял. Хотел зарезаться, но бритвы не нашел. Побежал приказать, чтоб не принимали гостя, — а он уж в зале стоит! Сели, начали говорить. Пяти-шести фраз друг другу не сказали — и вдруг:
— Денег, Иван Петрович! до зарезу денег нужно!
— Какие, вашество, у меня деньги! — заметался Иван Петрович, — на хлеб да на квас…
А он ему вместо ответа — процент!
Процент да процент — так ошеломил скрягу, что он сначала закуску велел подать, а немного погодя и в шкатулку полез.
Словом сказать, от кремня, который нищему никогда корки не подал, целый кус увез!
Но этого мало. Совершив этот подвиг и понабрав еще кой-где изрядную сумму денег, обаятельный предводитель… вдруг исчез!
Туда-сюда. Сначала прошел слух, что его в Баден-Бадене за рулеткой видели, потом будто бы в Париже, в Ницце, в Монте-Карло… И наконец что ж оказалось? что он последние денежки спустил и где-то во Франции, на границе Швейцарии, гарсоном в ресторан поступил.
Разумеется, русские путешественники валом повалили к нему.
— Мемнон Захарыч! ты?
— Он самый; садитесь-ка поближе, вот за этот стол. Я вам такого пуле-о-крессон>* подам, что век будете Мемношку помнить!
И точно: подаст на славу и скажет:
— Если всего не одолеете, так не плюйте в тарелку, а мне отдайте. Я крылышко съем.
Скажите по совести: ну как «своему брату» лишнего франка на водку не дать!
И давали ему, так что он во время «сезона» по 30–40 франков в день получал. Но он был благороден, и деньги у него не держались.
И я его прошлым летом видел в Уши́>*. Стоит на пристани с салфеткой в руках и парохода поджидает.
— Мемнон Захарыч! какими судьбами! — воскликнул я.
— Политический… — пробормотал он, слегка смутившись. Однако ж я на эту удочку не поддался.
— Стыдитесь, сударь, — сказал я ему строго, — что затея ли! Да, по моему мнению, лучше тысячу раз чужие деньги из кармана украсть, нежели один раз в политическое недоразумение впасть!>*
Так он и отошел, не солоно хлебавши. Дал я ему на водку франк — и баста.
Но что всего примечательнее: всю ясность ума сохранил. Как только начнут его кредиторы в Уши́ ловить — он на пароходе в Евиан>*, на французский берег переплывет и там пурбуары>* получает. Как только кредиторы в Евиан квартиру перенесут — он шмыг в Уши́, и был таков!
А говорят еще, что предводители правую руку от левой отличить не умели! Да дай бог всякому!
Один предводитель был так умен, что сам своему аппетиту предел полагал. Поставят, бывало, перед ним окорок, он половину съест и скажет:
