— Вы правы, я была злой. Но когда ничего не знаешь, ведешь себя так глупо! Боишься совершить ошибку, не хочешь слушаться сердца и делаешь то, что кажется необходимым. Но если бы вы знали, как я потом жалела об этом, как страдала, как мучилась вашей мукой!.. Я не могу вам объяснить. Когда вы принесли изображение святой Агнесы, я была в восторге, что буду работать для вас, я надеялась, что вы станете приходить ежедневно. И подумать только! Я притворилась равнодушной, как будто поставила себе задачу выгнать вас из дома. Значит, людям надо мучить себя? Мне хотелось принять вас с распростертыми объятиями, но где-то глубоко во мне самой жила другая женщина, и она возмущалась, боялась вас, не доверяла вам, ей нравилось терзать вас неизвестностью, — и все оттого, что у нее была смутная мысль отомстить вам за какую-то давнишнюю ссору, причину которой она и сама позабыла… Но, конечно, хуже всего, что я говорила с нами о деньгах. Деньги! Да я никогда о них и не думаю; если бы я хотела иметь много, целые возы денег, то только для того, чтобы раздавать их, кому хочу, чтобы они лились рекой. Как мне пришла в голову эта злая игра — клеветать на себя? Простите ли вы меня?
Фелисьен уже был у ее ног. Он приблизился к ней на коленях. То, что она говорила, было для него неожиданно и безгранично прекрасно.
— О дорогая, хорошая, — бормотал он, — прекрасная и добрая, — это волшебная доброта, я сразу возродился! Я уже не помню, что страдал… Нет, это вам надо простить меня, я должен вам признаться, я должен сказать, кто я на самом деле.
При мысли, что после доверчивой откровенности Анжелики он уже не может больше скрывать истины, Фелисьена охватило мучительное смущение. Это было бы нечестно. И все-таки он колебался, он боялся, что потеряет Анжелику, если она, узнав правду, испугается будущего. А девушка со вновь вернувшимся невольным лукавством ждала, чтобы он заговорил.
— Я солгал вашим родителям, — совсем тихо продолжал Фелисьен.
— Да, я знаю, — улыбаясь, сказала Анжелика.
— Нет, вы не знаете, вы не можете знать, это слишком для вас неожиданно… Я разрисовываю стекла только для собственного удовольствия, вы должны узнать правду.
Тогда она быстро закрыла ему рот рукой, прервав его признания.
— Я не хочу знать… Я вас ждала, и вы пришли. Больше мне ничего не нужно.
Фелисьен молчал, он чувствовал ее маленькую ладонь на губах и задыхался от счастья.
— Придет время, и я все узнаю… Да, кроме того, уверяю вас, я знаю решительно все. Вы самый красивый, самый богатый и самый знатный и не можете быть иным, потому что это моя мечта. Я жду, я очень спокойна, я уверена, что моя мечта исполнится… Вы тот, о ком я мечтала, и я ваша…
Во второй раз Анжелика прервала себя, затрепетав от произнесенных слов. Она не сама говорила: прекрасная ночь подсказывала ей эти слова, светлое небо, древние камни, старые деревья, вся дремлющая природа мечтала вместе с ней, и о том же шептали голоса за ее спиной — голоса ее подруг из «Легенды», ибо их тенями был наполнен воздух. И оставалось сказать еще одно только слово — слово, которое поглотило и растворило бы в себе все: давнишнее ожидание, медленное воплощение возлюбленного, возрастающий трепет первых встреч. И это слово вырвалось, влетело в девственную белизну комнаты белым полетом утренней птицы, взмывающей на заре к небу:
— Я вас люблю.
Раскинув руки, опустившись на колени, она отдавалась Фелисьену. И он вспомнил вечер, когда она убегала от него босиком по траве, такая прелестная, что он бросился за ней, догнал ее и пробормотал на ухо; «Я вас люблю». Только теперь он услышал от нее ответное «я вас люблю» — вечный крик, вырвавшийся наконец из ее широко раскрытого сердца.
— Я вас люблю… Возьмите меня, унесите меня, я ваша.
Анжелика отдавалась, она отдавалась всем своим существом. Унаследованное пламя страсти ярко разгоралось в ней. Ее дрожащие, блуждающие руки хватали пустоту, тяжелая голова бессильно откинулась на нежной шее. Если бы он только протянул руки, она упала бы в его объятия, не думая ни о чем, уступая зову крови в непреодолимой потребности раствориться в нем. И Фелисьен, пришедший с тем, чтобы овладеть ею, первый отступил перед этой страстной невинностью. Он осторожно отвел ее девственные руки и сложил их на ее груди. Несколько мгновений он глядел на девушку, не поддаваясь даже искушению поцеловать ее волосы.
