Том 13. Мечта. Человек-зверь - страница 167
Часа в три ее разбудил какой-то необычный шум. Ничего не поняв, она сперва решила, что грезит, и опять задремала. Раздавался какой-то глухой стук, треск дерева, словно старались взломать дверь. Потом послышался более громкий и сильный треск, и она села в постели. Ее охватил страх: кто-то, должно быть, пытается сломать замок в коридоре. С минуту Северина прислушивалась, не решаясь пошевелиться, в ушах у нее стоял звон. Потом собралась с духом и встала — посмотреть, что случилось; бесшумно ступая по полу босыми ногами, она тихонько отворила дверь из спальни и похолодела от ужаса, побледнела, съежилась: зрелище, открывшееся ей в столовой, до того поразило и напугало Северину, что она застыла как вкопанная.
У Северины вырвался невольный крик, Рубо вздрогнул и оглянулся. Сначала он не узнал жену, должно быть, принял за привидение — она была в длинной белой рубашке, глаза ее испуганно блуждали.
— Что ты делаешь? — спросила она.
Он пришел в себя, но отвечать не стал, лишь что-то проворчал сквозь зубы. Присутствие жены мешало ему, и, глядя на нее, он нетерпеливо ожидал, когда она вернется в спальню. Но он не мог выговорить ни слова и только с трудом сдерживался, чтобы не надавать пощечин дрожащей, полураздетой Северине.
— Вот оно что! — проговорила она. — Мне ты отказываешь в паре ботинок, а сам тем временем берешь деньги и проигрываешь их в карты.
Эти слова внезапно привели его в ярость. Мало того, что он больше не желает этой женщины, что близость с нею вызывает в нем почти отвращение, она еще вздумала портить ему жизнь, отравлять удовольствие! У него теперь другие радости, он в ней вовсе не нуждается. И Рубо вновь запустил руку под пол, пошарил там, но достал лишь кошелек с тремястами франков. Потом вставил кусок паркета на место, пристукнул его каблуком и, стиснув зубы, бросил в лицо Северине:
— Ты мне осточертела, я буду делать все, что хочу. Ведь я не спрашиваю, чем ты собираешься заниматься днем в Париже!
И, в ярости пожав плечами, он опять направился в кафе, оставив на полу зажженную свечу.
Северина подняла ее и ушла в спальню; там она улеглась в постель, но уснуть не могла: уставившись широко раскрытыми глазами на горящую свечу, она ждала, когда же наконец можно будет встать; ее бросало то в жар, то в холод. Ей теперь все стало понятно: в Рубо происходил быстрый распад, словно преступление отравило ему кровь и разлагало его; последняя нить, связывавшая их, оборвалась. Он знал!
В ту пятницу пассажиры, которые должны были выехать из Гавра курьерским в шесть сорок утра, проснувшись, не могли сдержать возглас изумления: всю ночь шел снег, он падал такими густыми и крупными хлопьями, что к утру улицы были покрыты пушистым слоем толщиною сантиметров в тридцать.
Под навесом платформы уже пыхтела и дымила «Лизон», которую прицепили к составу из семи вагонов — трех второго класса и четырех первого. Придя в половине шестого в депо, чтобы проверить локомотив, Жак и Пеке с опаской взглянули на черное небо, с которого все сыпал снег, и что-то проворчали. И теперь, заняв свое место на паровозе, они ожидали свистка, пристально глядя вдаль, туда, где кончался навес платформы и где, бороздя мглу, бесшумно падали и падали белые хлопья.
Машинист пробормотал:
— Провалиться мне на месте, если кто сумеет разглядеть сигнал.
— Хорошо еще, коли проедем! — подхватил кочегар.
Рубо, заступивший в назначенный час на дежурство, стоял на платформе с фонарем в руках. Веки его то и дело смежались от усталости, но он все же не переставал следить за порядком. Жак спросил его, каково состояние пути, Рубо подошел к машинисту, пожал ему руку и ответил, что депеш еще не было; заметив вышедшую из дому Северину, укутанную в широкий плащ, он сам проводил ее к вагону первого класса и устроил в одном из купе. Он, разумеется, перехватил полный тревоги и нежности взгляд, которым обменялись любовники, но ему даже в голову не пришло сказать жене, что неосмотрительно пускаться в путь в такую погоду и что ей лучше отложить поездку.
