Том 13. Мечта. Человек-зверь - страница 164
— Скорее, скорее! Тут нельзя оставаться, — прошептал Жак. — Они, чего доброго, заглянут в сарай… Беги!
Жак успокоился и уже решил было отправиться спать на улицу Франсуа-Мазлин, но тут, к своему, удивлению, едва не столкнулся с Пеке: тот, бормоча ругательства, поправлял на себе одежду.
— В чем дело, старина?
— И не говорите! Эти проклятые остолопы разбудили Сованья. Он услышал, что я у его сестры, и пожаловал в одной рубахе, я едва успел в окно выскочить… Вы только послушайте, что там творится!
Из темноты неслись отчаянные женские вопли и рыдания, а грубый мужской голос изрыгал проклятья.
— Подумать только, опять он ей задал взбучку! Бабе уже тридцать два, а он, как застанет ее с мужчиной, лупит, точно девчонку… Такая уж у нее доля, он ей брат, и я в это дело не лезу!
— А я-то думал, что против вас он ничего не имеет, — удивился Жак, — что он выходит из себя, только когда застает ее с кем-нибудь другим.
— Да его не поймешь! То он меня будто не замечает. А то вдруг опять принимается ее бить… Но вообще-то он любит Филомену. Ведь она ему сестра, он на все пойдет, но с ней ни за что не расстанется. Только требует, чтобы она себя держала построже… Вот дьявол! Ей нынче досталось на орехи.
Крики стихли, сменились жалобным оханьем; машинист и кочегар ушли. Через десять минут они уже спали глубоким сном на двух соседних койках в небольшой комнате, выкрашенной в желтый цвет; всю ее обстановку составляли четыре ложа, четыре стула и стол, на котором стоял одинокий цинковый таз.
С той поры при каждой ночной встрече Жак и Северина испытывали огромное блаженство. Разумеется, им не всегда покровительствовали грозы. Звездные, лунные ночи были для них помехой, и тогда они спешили укрыться в тени какого-нибудь дома, выискивали укромные уголки, где так приятно было тесно прижиматься друг к другу. В августе и в сентябре молодые люди проводили вдвоем восхитительные ночи, столь сладостные и томительные, что они, пожалуй, не расставались бы до самого восхода солнца, если бы их не отрывала друг от друга пробуждающаяся к жизни станция, далекое дыхание паровозов. Их даже не спугнули первые октябрьские холода. Теперь Северина являлась на свидание, закутавшись в просторный плащ, которым она согревала и Жака. Любовники забирались в свой излюбленный сарай и закладывали изнутри дверь железным прутом. Тут они чувствовали себя как дома, свирепый ноябрьский ветер, срывавший с крыш черепицу, не мог добраться до них. Однако с первых дней их близости Жаком владело одно желание: он мечтал обладать Севериной в ее спальне, там она ему представлялась совсем иной — спокойной, учтиво улыбающейся добропорядочной женщиной — и от того еще более привлекательной; Северина упорно отказывалась — не столько из страха перед нескромным любопытством соседей, сколько потому, что против этого восставали еще жившие в ней представления о добродетели, не позволявшие осквернить супружеское ложе. Но однажды, в понедельник утром, когда Жак пришел к завтраку, а Рубо застрял у начальника станции, машинист, будто в шутку, отнес Северину в спальню, на постель; сперва они только посмеялись над таким безрассудством, но потом забылись. С того дня она больше не сопротивлялась, и Жак, дождавшись полуночи, проникал в квартиру Рубо по четвергам и субботам. Это было крайне опасно; они не решались лишний раз пошевелиться из страха перед соседями, но зато испытывали еще больший прилив нежности, не изведанное дотоле наслаждение. Случалось, что им вдруг приходило в голову совершить ночную прогулку, вырваться на волю, как резвым скакунам, запертым в конюшне, и они выбегали на улицу, окутанную молчанием темной холодной ночи. Как-то в декабре, в ужасную стужу, она отдалась ему прямо на улице.
