— Господи, вы пришли?!
— Да, я видела, что гроза надвигается, и прибежала еще до дождя… Как вы запоздали!
Она говорила тихим голосом и тяжело дышала; никогда еще она так страстно не прижималась к нему.
Она медленно опустилась на кучу пустых мешков, сваленных в углу сарая. Не разжимая рук, Жак упал рядом с нею на это мягкое ложе, тела их тесно сплелись. Молодые люди не видели друг друга, но их дыхание сливалось, головы сладко кружились, они забыли обо всем на свете.
И под жгучими поцелуями, словно рожденное биением сердец, на их губах вдруг расцвело нежное слово «ты».
— Ты меня ждала…
— О да, я ждала, я так ждала тебя…
И в ту же минуту, не прибавив ни слова, она порывисто привлекла его к себе, и он, потеряв голову, овладел ею. Северина этого не предвидела. Она уже не рассчитывала увидеть Жака, но он пришел, и когда она обняла его, ее охватила внезапная радость, она неожиданно почувствовала неодолимую потребность принадлежать ему — ни о чем не рассуждая, ничего не страшась. Это произошло, потому что должно было произойти… Дождь вновь усилился и громко барабанил по крыше сарая; к платформе приближался последний поезд из Парижа, он пронесся мимо них с грохотом и свистом, сотрясая почву.
Когда Жак опомнился, то с изумлением услышал шум проливного дождя. Где он? На земле, совсем рядом, он нащупал рукоятку молотка, который задел, опускаясь на мешки, и волна блаженства залила все его существо. Итак, свершилось! Он обладал Севериной и не схватился за молоток, чтобы размозжить ей череп! Он овладел ею без ожесточения, без свирепого желания убить и забросить за спину, как отнятую у других добычу. Он больше не ощущал жажды отомстить за давно забытые обиды, отчетливое представление о которых уже утерял, кровожадной злобы, передававшейся от самца к самцу со времени первого обмана, совершенного во мраке пещер. Нет, обладание Севериной заключало в себе сильные чары, она принесла ему исцеление, потому что казалась отличной от других: под ее слабостью таилась сила, кровь убитого стала для нее броней, внушавшей ему трепет. Она возвышалась над ним — не посмевшим убить. Охваченный умилением и признательностью, словно желая раствориться в ней, Жак опять привлек ее к себе.
Северина самозабвенно отдавалась ему, она была счастлива, что может прекратить борьбу, смысл которой представлялся ей сейчас непонятным. Почему она так долго противилась? Ведь она обещала, ей давно следовало покориться, к тому же в этом столько сладостного блаженства! Теперь она хорошо понимала, что давно к тому стремилась, даже тогда, когда ей казалось, будто так отрадно длить ожидание. Все ее существо трепетало, жаждало любви — безграничной и беспредельной, но по воле злого рока ей приходилось до сих пор сталкиваться лишь с гнусным пороком и животной грубостью. Жизнь втаптывала ее в грязь и в кровь так свирепо, так безжалостно, что в ее прекрасных голубых глазах, доверчиво глядевших из-под темного шлема черных волос, все еще жило выражение ужаса. Вопреки всему, Северина сохранила душевную чистоту, она отдавалась Жаку, которого обожала, так, как девушка впервые отдается любимому: ей хотелось раствориться в нем, стать его рабыней. Отныне она принадлежала ему, он мог поступить с нею, как ему заблагорассудится.
— О мой любимый, возьми меня, я вся твоя, у меня нет больше своих желаний.
— Нет, нет, любимая! Это ты — госпожа, я хочу лишь одного — любить тебя и покоряться.
Шли часы. Дождь уже давно прекратился, станцию окутала глубокая тишина, ее нарушали лишь далекие, неясные голоса, долетавшие с моря. Северина и Жак еще не разомкнули объятий, когда поблизости грянул выстрел, и они в испуге вскочили на ноги. Приближался рассвет, в небе — над устьем Сены — показалось бледное пятно. Что это был за выстрел? Какое безумие, какая неосторожность, что они так долго тут задержались! И внезапно в их воображении возник Рубо, преследующий их с револьвером в руке.
— Не двигайся! Погоди, я сперва погляжу.
Жак тихонько приблизился к двери. Мрак еще не рассеялся; и вдруг он услышал приближающийся шум мужских шагов, потом узнал голос Рубо; тот подгонял сторожей, крича, что он хорошо разглядел троих злоумышленников, воровавших уголь. Вот уже несколько недель не проходило ночи, когда бы Рубо не мерещились воображаемые грабители. На сей раз под влиянием внезапного страха он наугад выстрелил в темноту.
