Спускалась ночь, Жак удвоил осторожность. «Лизон» редко бывала до такой степени покорна; он повелевал ею, пришпоривал и осаживал, как всадник своего коня; и все же он, точно властный хозяин, внимательно следил за нею, сурово обращался с «Лизон», как с укрощенной кобылицей, которой приходится постоянно остерегаться. Ведь там, позади, в стремительно мчавшемся поезде, находилось хрупкое, изящное создание, с трогательной улыбкой вверившее ему себя. И при мысли об этом легкая дрожь пробегала по его телу, он сильнее сжимал рукою маховик, регулирующий ход, и пристально вглядывался в сгущавшуюся тьму — не мелькнут ли где-либо красные огни. Миновав железнодорожные узлы Аньер и Коломб, он вздохнул свободнее. Отсюда до Манта ехать было проще, путь был прямой, и поезд легко катил по нему. После Манта Жаку пришлось пришпорить «Лизон» — предстояло взять довольно крутой подъем, тянувшийся километра на два. Затем, не замедляя хода, он направил свою машину по отлогому склону в туннель Рольбуаз, занимающий два с половиной километра в длину, — поезд прошел его всего за три минуты. Впереди предстоял еще только один туннель — Рульский туннель у Гайона, а за ним лежала станция Соттвиль, — то было очень опасное место, где скрещивалось множество путей, вечно загроможденных составами, маневровыми паровозами и вагонами. Все силы машиниста были напряжены, глаза ни на миг не отрывались от полотна, рука впилась в регулятор; «Лизон», свистя и извергая клубы дыма, на всех парах пронеслась через Соттвиль и остановилась лишь в Руане; оттуда она двинулась уже чуть спокойнее и медленно начала подниматься на склон, ведущий к Малоне.
Взошла луна; ее яркий серебристый свет позволял Жаку различать даже отдельные кустики и придорожные камни, стремительно проносившиеся мимо. При выходе из туннеля Малоне его обеспокоила упавшая на полотно тень от большого дерева, он бросил взгляд направо и узнал уединенное место, поросшее кустарником поле, откуда он наблюдал сцену убийства. Пустынная и дикая местность проплывала мимо: бесконечные холмы, ложбины, где темнели низкорослые деревья, унылая, бесплодная земля. Потом, возле Круа-де-Мофра, в мертвенном свете луны, перед ним неожиданно возникло видение — дом, стоящий наискось к железной дороге, заброшенный, покинутый, с наглухо заколоченными ставнями, нагонявший смертную тоску. И, сам не зная почему, Жак ощутил, что на этот раз сердце сжалось у него еще сильнее, чем обычно, словно предвещая беду.
Но тотчас же перед его глазами уже возникла другая картина. Неподалеку от домика Мизаров, возле переезда, стояла Флора. С некоторых пор, проезжая тут, он каждый раз видел ее на этом месте: она ждала его, будто выслеживала. Девушка не пошевелилась, она лишь повернула голову и проводила взглядом стремительно мчавшийся паровоз. Ее высокая фигура темным контуром выступала в белом свете луны, золотистые волосы сверкали в бледном золоте ночного светила.
Жак, вновь пришпорив «Лизон», чтобы она быстрее взлетела на откос у Моттвиля, дал ей немного передохнуть на Больбекском плато, а потом погнал во всю мочь от Сен-Ромена к Арфлеру, по самому крутому склону железнодорожной линии Париж — Гавр: паровозы пробегают эти три лье галопом, точно разгоряченные кони, уже почуявшие конюшню. Когда поезд прибыл в Гавр, Жак был совершенно разбит от усталости, под навесом платформы плавал дым, вокруг парила обычпая суета; Северина, перед тем как подняться к себе, с веселым видом подбежала к машинисту и нежно проговорила:
— Спасибо! До завтра.
VI
Прошел месяц, и полное спокойствие вновь воцарилось в квартире Рубо, расположенной во втором этаже вокзала, над залами ожидания. И для них, и для их соседей по коридору, для всего мирка станционных служащих, которые изо дня в день живут по часам, подчиняясь неизменному железнодорожному расписанию, снова потекла привычная монотонная жизнь. Казалось, ничего не произошло ни страшного, ни из ряда вон выходящего.
Вызвавшее столько шума скандальное дело Гранморена мало-помалу забывалось, и его пришлось сдать в архив, ибо правосудие, видимо, было бессильно обнаружить преступника. После двухнедельного предварительного заключения Кабюша, по приказу судебного следователя Денизе, выпустили за отсутствием достаточных улик, а уголовное дело против него прекратили; и постепенно стала складываться поражавшая воображение полицейская легенда о загадочном неуловимом убийце, преступном авантюристе, которому приписывали все нераскрытые злодеяния: его видели сразу во многих местах, и он исчезал как дым при одном появлении агентов полиции. Изредка в оппозиционной прессе еще появлялись язвительные упоминания об этом легендарном убийце. Но газеты были возбуждены приближением парламентских выборов; произвол властей, насильственные действия префектов ежедневно давали им повод для негодующих статей, поэтому они перестали интересоваться делом Гранморена, а вслед за ними утратила к нему любопытство и публика. Теперь о нем даже не говорили.
