Он повернулся к писцу:
— Послушайте, Лоран, вы, я думаю, всего этого не записываете?
Писец неприметно улыбнулся с видом человека, который все понимает.
— Надеюсь, — язвительно продолжал Лашене, — никто, по крайней мере, не думает, что я оставлю Круа-де-Мофра в руках этих Рубо. Такой дар дочери слуги! И почему, с какой радости? А если ко всему еще будет доказано, что они замешаны в преступлении…
Следователь вернулся к делу:
— Вы и в самом деле так думаете?
— Еще бы! Если Рубо знали об этом завещании, то одно это уже говорит об их заинтересованности в смерти нашего бедного отца… К тому же они последние говорили с ним… Словом, тут все крайне подозрительно.
Раздраженный тем, что разрушается его гипотеза, следователь нетерпеливо обратился к Берте:
— И вы, милостивая государыня, полагаете, что ваша бывшая подруга способна на подобное преступление?
Прежде чем ответить, она посмотрела на мужа. За несколько месяцев совместной жизни каждый из супругов умудрился передать другому дурные черты своего характера, и теперь оба стали еще более неприветливыми и сухими. Муж до такой степени восстановил Берту против Северины, что г-жа де Лашене, чтобы вернуть себе дом, готова была добиваться ее немедленного ареста.
— Ей-богу, милостивый государь, — вымолвила она наконец, — особа, о которой вы упомянули, уже в детстве проявляла весьма скверные наклонности.
— Как? Вы обвиняете ее в том, что она еще в Дуанвиле дурно вела себя?
— О нет, сударь! Мой отец не стал бы держать ее в доме!
В этом возгласе прозвучало возмущение добродетельной мещанки, уверенной в собственной непогрешимости и полагавшей свою славу в том, что все в Руане считают ее образцом целомудрия, охотно принимают и выказывают ей уважение.
— Но только, — продолжала она, — если девушка ветрена и легкомысленна… Словом, сударь, многое из того, что мне в свое время казалось немыслимым, ныне представляется бесспорным.
У следователя вновь вырвался нетерпеливый жест. Он уже шел по новому следу, и всякий, кто мешал ему, становился в его глазах противником, ибо подвергал сомнению логичность его мышления.
— Послушайте, надо, однако, рассуждать! — вскричал он. — Такие люди, как Рубо, не станут убивать такого человека, как ваш отец, чтобы побыстрее получить наследство. И, уж во всяком случае, были бы признаки их нетерпения, я б непременно обнаружил следы этой лихорадочной жажды побыстрее завладеть и воспользоваться имуществом. Нет, побудительная причина преступления не в том, нужна какая-то иная, а ее нет, и вы не можете ее указать… А потом восстановите мысленно факты, и вы сами убедитесь, что практически это невозможно! Никто не видел, что Рубо и его жена входили в салон-вагон, а один железнодорожник утверждает, что в Руане они возвратились в свое отделение. И коль скоро совершенно точно установлено, что в Барантене они были там, необходимо допустить, что они умудрились добраться до купе председателя суда, — а ведь оно было отделено от них тремя вагонами, — и возвратиться обратно; и все это за несколько минут, когда поезд несся во весь опор? Правдоподобно ли это? Я спрашивал у машинистов, у кондукторов. И все в один голос говорят, что для этого требуется не только величайшее хладнокровие и сила, но и большая сноровка… Жены там, уж во всяком случае, не было, мужу пришлось бы рисковать одному; и ради чего? Чтобы убить своего покровителя, только что избавившего его от крупных неприятностей? Нет, и еще раз нет! Эта версия ни в какие ворота не лезет, надо отыскать другую… Вот, скажем, человек сел в поезд в Руане и вышел на следующей станции, и человек этот к тому же незадолго до того угрожал убить председателя суда…
Увлекшись своим новым построением, следователь, пожалуй, наговорил бы лишнего, но тут дверь кабинета приоткрылась, и судебный пристав просунул в нее голову. Однако не успел он и рта раскрыть, как затянутая в перчатку рука шире распахнула дверь, и на пороге показалась белокурая дама в элегантном черном платье; хотя ей было уже за пятьдесят, она все еще была хороша и походила на стареющую богиню, пышную и величавую.
