Но всякий раз, как мистер Пексниф размышлял об этом предмете (а размышлял он, по своему усердию, довольно часто) и вспоминал, умиляясь сердцем, о том стечении обстоятельств, которое выдало старика ему в руки и привело к посрамлению порока и торжеству добродетели, он всегда чувствовал, что Мэри Грейм стоит ему поперек дороги. Что бы ни говорил старик, мистер Пексниф отлично видел, как сильно он к ней привязан. Он видел, что это чувство проявляется в тысяче пустяков, что старик не любит отпускать от себя Мэри и беспокоится, если она уходит надолго. Чтобы он действительно дал клятву не оставлять ей ничего по завещанию, в этом мистер Пексниф сильно сомневался. Даже если он и дал такую клятву, мистеру Пекснифу было известно, что много существует путей обойти это обстоятельство и успокоить свою совесть. Что непристроенность Мэри лежала тяжким бременем на душе старого Чезлвита, он тоже знал, ибо тот, не скрываясь, говорил ему об этом. «А что, если б я на ней женился,— загадывал мистер Пексниф,— если бы,— повторял он, ероша волосы и поглядывая на свой бюст работы Спокера,— если бы, уверившись наперед, что он это одобряет,— ведь бедняга совсем выжил из ума,— я бы взял да и женился на ней!»
Мистер Пексниф весьма живо чувствовал красоту, особенно в женщинах. Его манера обращаться с прекрасным полом была замечательна своей вкрадчивостью. В другой главе этого романа рассказано, как он по малейшему поводу норовил обнять миссис Тоджерс; такая уж была у него привычка, она, конечно, составляла одну из сторон его мягкого и деликатного характера. Еще до того, как мысль о супружестве зародилась в его уме, он стал оказывать Мэри маленькие знаки платонического внимания. Их принимали с негодованием, но это его не смущало. Правда, едва только эта мысль укрепилась в нем, знаки внимания стали слишком пылкими, чтобы ускользнуть от зорких глаз Чарити, которая сразу разгадала замысел своего папаши, однако он и раньше не оставался равнодушен к очарованию Мэри. Так Выгода и Склонность, впрягшись парой в колесницу мистера Пекснифа, влекли его к намеченной цели.
Никто не мог заподозрить мистера Пекснифа в том, что он намерен отомстить молодому Мартину за его дерзкие слова при расставанье или отнять у него всякую надежду на примирение с дедом, ибо для этого мистер Пексниф был слишком мягок и незлопамятен. Что касается возможного отказа со стороны Мэри, мистер Пексниф, зная ее положение, был вполне уверен, что ей не устоять, если они с мистером Чезлвитом примутся за нее вдвоем. Что же касается того, чтобы справиться наперед с ее сердечными склонностями, то в моральном кодексе мистера Пекснифа такой статьи вообще не значилось, ибо ему было известно, что он прекрасный человек и может осчастливить любую девушку. И так как теперь благодаря Чарити лед между отцом и дочерью был сломан и никаких тайн друг от друга у них больше не было, мистеру Пекснифу оставалось только добиваться своей цели, пустив в ход всю свою ловкость и хитрые приемы.
— Ну, дорогой мой сэр,— сказал мистер Пексниф, встретившись с Мартином в той аллее, которую старик облюбовал для своих прогулок,— как чувствует себя мой дорогой друг в это восхитительное утро?
— Вы это про меня? — спросил мистер Чезлвит.
— Ага! —заметил мистер Пексниф.— Нынче он опять плохо слышит, я вижу. Про кого же другого, дорогой мой сэр?
— Вы могли спросить про Мэри,— сказал старик.
— Да, действительно. Совершенно верно. Надеюсь, я мог бы спросить о ней, как о самом дорогом друге? — заметил мистер Пексниф.
— Надеюсь, что так,— отвечал старый Мартин.— Я думаю, она этого заслуживает.
— Думаете! — воскликнул Пексниф.— Думаете, мистер Чезлвит!
— Вы что-то говорите,— ответил Мартин,— но я не разбираю слов. Нельзя ли погромче!
— Становится глух, как пень,— сказал Пексниф.— Я говорил, мой дорогой сэр, что боюсь, как бы мне не пришлось расстаться с Черри.
— А что она такого сделала?— спросил старик.
— Спрашивает какие-то глупости,— пробормотал мистер Пексниф.— Совсем нынче впал в детство.— После чего он деликатно проревел: — Она ничего решительно не сделала, мой дорогой друг!
