Том 1. Эмиль из Лённеберги и др. - страница 30

До Рождества нужно было пережить еще туманную, дождливую и темную осень. Осень — довольно грустная пора где бы то ни было, а в Каттхульте и подавно. Под мелким сеющим дождем Альфред шагал вслед за быками, вспахивая лоскутки каменистой пашни, а за ним по между-сапогах, облепленных комьями грязи, чем выводили из себя Лину, которая тряслась над своими выскобленными добела полами.

— Она страсть какая чистюля, — сказал Альфред. — Женись на ней, и ни минуты покоя всю жизнь не узнаешь.

— Так ты сам, видно, и женишься, — заметил Эмиль.

Альфред помолчал, задумавшись.

— Нет, не бывать этому, — вымолвил он наконец. — Вряд ли я решусь. Но мне никак не сказать ей про это.

— Давай я скажу за тебя, — предложил Эмиль, который был куда храбрее и решительнее. Но Альфред не захотел.

— Нет, тут надо половчее, чтобы не обидеть ее, — пояснил он.

Альфред долго ломал себе голову, как бы половчее сказать Лине, что он не собирается жениться на ней, но нужных слов так и не нашел.

Беспросветная осенняя мгла окутала хутор Каттхульт. Уже в три часа пополудни на кухне зажигали керосиновую лампу, и все рассаживались там, занимаясь каждый своим делом. Мама Эмиля сидела за прялкой и сучила чудесную белую пряжу на чулки Эмилю и Иде.

Лина чесала шерсть, а когда на хутор приходила Крёса-Майя, то и она помогала ей. Папа Эмиля чинил башмаки и тем самым сберегал деньги, которые иначе достались бы городскому сапожнику. Альфред не уступал хозяину в прилежании и сам штопал свои носки. На них вечно зияли большущие дыры — и на пальцах, и на пятках, но Альфред быстренько затягивал их нитками. Ясно, Лина охотно помогла бы ему, но Альфред не позволял.

— Нет, видишь ли, тогда я вовсе попадусь на крючок, — объяснил он Эмилю. — Потом уж никакие слова не помогут.

Эмиль и Ида чаще всего сидели под столом и играли с кошкой. Как-то раз Эмиль попробовал внушить Иде, что эта кошка на самом деле не кошка, а волк. Но она не хотела ему верить, и тогда он протяжно завыл по-волчьи, да так, что все на кухне подскочили. Мама Эмиля спросила, что означает этот вой, и Эмиль ответил:

— А то, что у нас под столом волк.

Крёса-Майя немедля принялась рассказывать про волков, а обрадованные Эмиль и Ида вылезли из-под стола, чтобы ее послушать. Ну, теперь страху не оберешься, это уж точно; про какие только ужасы не рассказывала Крёса-Майя! Если не об убийцах и ворах, привидениях и призраках, то уж непременно о жестоких казнях, страшных пожарах, жутких бедствиях, смертельных хворях или о лютых зверях вроде волков.

— Когда я была маленькой, — вздохнула Крёса-Майя, — у нас в Смоланде от волков просто спасу не было.

— А потом небось пришел Карл Двенадцатый и пострелял всех до одного, чтоб им пусто было, — встряла Лина.

Крёса-Майя обозлилась: хотя она и была стара, но все же не такая древняя старуха, какой хотела изобразить ее Лина.

— Болтаешь, будто что понимаешь, — огрызнулась Крёса-Майя и замолчала.

Но Эмиль стал к ней подлизываться, и она снова принялась рассказывать про злых волков и о том, как рыли волчьи ямы и ловили в них волков в те времена, когда она была совсем маленькая.

— Стало быть, Карлу Двенадцатому незачем было приходить… — начала Лина и тут же осеклась.

Но было уже поздно. Крёса-Майя опять обозлилась, да и неудивительно. Король Карл Двенадцатый, скажу тебе, жил лет двести назад, и Крёса-Майя уж никак не могла быть такой древней старухой.

Но Эмиль снова стал ластиться к ней. И тогда она рассказала про чудищ еще пострашнее волков, которые выползали из логова лишь лунными ночами и неслышно крались по лесу. Чудища эти умели говорить, сообщила Крёса-Майя, ведь они были не просто волками, а оборотнями — полулюдьми-полуволками, и опаснее их никого на свете не было. Встретится, бывало, этакое чудище при лунном свете — пиши пропало, ведь страшнее зверя не придумаешь. Поэтому по ночам, когда светит луна, людям из дома не надо и носа высовывать, сказала Крёса-Майя и осуждающе посмотрела на Лину.