— Одно разорение, — сокрушался он, — но ведь и воробьи хотят в праздник попировать.
А сколько еще было таких, кто хотел бы попировать в праздник! Например, нищие из богадельни. Ты, верно, не знаешь, кто такие нищие и что такое богадельня? Вот и радуйся этому! Если б я стала рассказывать подробнее о богадельнях, получилась бы история почище того, что рассказывала Крёса-Майя об убийцах, привидениях и лютых зверях. Представь себе маленькую убогую лачугу с несколькими каморками, в которых в тесноте ютятся бедные изможденные старики и старухи. Они не живут, а мучаются от грязи и вшей, голодные и несчастные. Теперь ты знаешь, что такое богадельня. Лённебергская богадельня была, пожалуй, ничуть не хуже других, хотя не приведи Бог никому туда попасть, когда наступит старость и не будет сил заработать на кусок хлеба.
— Бедный дедушка, — часто говаривал Альфред, — невеселая у него жизнь. Еще бы куда ни шло, если бы Командорша не была такой ведьмой.
Командоршей называли старостиху, которая верховодила в богадельне. Понятно, она тоже была нищенкой, но посильнее и покрепче других, да еще злющая-презлющая. Поэтому ее и назначили командовать в богадельне, чего никогда бы не случилось, если бы Эмиль успел к тому времени подрасти и стать председателем муниципалитета. Но пока, к сожалению, он был лишь маленьким мальчиком и ничего не мог поделать со старостихой. Дедушка Альфреда боялся ее, и все другие бедняки тоже.
— Вишь, она аки лев рыкающий средь овечьего стада, — любил повторять Дурень-Юкке.
Чудаковат был этот Юкке и говорил так, будто Библию читал, но добряк, и Альфред очень любил своего старого деда.
Те, кто жил в богадельне, никогда не ели досыта.
— Такая уж у них горькая доля, — сетовала мама Эмиля. — Горемыки, ведь им тоже надо чем-нибудь полакомиться в праздник.
Вот почему за несколько дней до Рождества можно было видеть, как Эмиль вместе с Идой пробираются по заснеженной дорожке к богадельне, волоча огромную корзину. Мама Эмиля положила в нее всякой всячины: разные колбасы, свиной студень, ветчину, пальты, а также булки, шафранные булочки с изюмом, пряники и еще свечи, и даже маленькую берестяную табакерку с нюхательным табаком для Дурня-Юкке.
Лишь тот, кто сам долго голодал, может понять, как обрадовались бедняки, когда Эмиль и Ида ввалились со своей корзиной в богадельню. Они тотчас захотели полакомиться — Дурень-Юкке, Калле-Лопата, Юхан-Грош, Придурок-Никлас, Пройдоха-Фия, Кубышка, Виберша, Блаженная Амалия и все остальные. Но Командорша сказала:
— Не раньше праздника, зарубите себе на носу!
И никто не посмел возразить ей.
Эмиль и Ида вернулись домой. Тут подоспел и сочельник. В Каттхульте в канун праздника было очень весело, и на другой день тоже. Когда они поехали к заутрене в Лённебергскую церковь, Эмиль просто сиял от радости, сидя в санях, потому что Лукас и Маркус летели так, что снег бил из-под копыт и они обгоняли все другие сани. Во время службы Эмиль вел себя очень хорошо, и мама его записала в синей тетради:
«Етот мальчик ваабще-то благочестиви ни проказничает па крайней мере в церкви».
Весь первый день праздника Эмиль был также на редкость послушным. Они с Идой мирно занялись новыми игрушками, и на хуторе воцарилась благодатная тишина.
Но вот наступил второй день праздника. Родители Эмиля должны были ехать в гости на хутор Скорпхульт, что в другом конце прихода. Все в Лённеберге хорошо знали Эмиля, и поэтому хозяева пригласили папу и маму без детей.
— Мне-то что! — сказал Эмиль. — Им же хуже. Так этим хозяевам Скорпхульта и не удастся со мной познакомиться.
— И со мной тоже, — добавила Ида.
Все, конечно, думали, что Лина в тот день останется дома и присмотрит за детьми, но она с утра ударилась в рев. Ей во что бы то ни стало захотелось проведать мать, которая жила на торпе неподалеку от Скорпхульта. Лина, верно, смекнула, что неплохо было бы прокатиться в санях, раз хозяевам все равно ехать в ту сторону.
— Так и быть, — сказал Альфред, — я могу присмотреть за детьми. Еда в доме есть, а я пригляжу, чтобы они не трогали спички и не набедокурили.
