— Минутку, — попробовал вмешаться Майк. Одно дело — отвечать за собственные грехи, и совсем другое — за ошибки ее отца.
— Нет, дай мне закончить. С самого начала ты сказал, что тебе не нужна любовь. Не нужна семья.
Да, черт возьми, он слишком много наговорил, и теперь это оборачивается против него.
— Я ошибался, — признал он.
Дениза покачала головой.
— Нет, просто тогда ты был искренен, а сейчас нет.
Как больно слышать такие слова! Сейчас Майк был искренен, как никогда. Может быть, она была права в том, что, не будь ребенка, он вряд ли сделал бы ей предложение. Но все сложилось именно так, а не иначе. И люди могут измениться, если, конечно, сами очень этого захотят.
— Ты говоришь о любви и женитьбе, но единственная причина, по которой ты это делаешь, — ребенок.
Ее лицо было напряжено, в глазах блестели слезы, и Майк понимал, что ему будет непросто переубедить ее.
— Хорошо, возможно, это и так. Возможно, я сделал предложение из-за ребенка. Но, черт возьми, Дениза, это ведь не значит, что я никогда бы не сделал этого!
— Я же говорю, — прошептала она. — Ты обманываешь сейчас и меня, и самого себя.
Правда не всегда дает искомый результат. Майк сотни раз видел, как никому не нужная правда разрушает жизни людей. Хорошо, если Дениза хочет услышать правду, он все выскажет ей.
— Обманываю? — закричал Майк. — Ты хочешь знать правду? Хорошо, дорогая, ты ее получишь. — Он знал, что лучше замолчать, но это было выше его сил. Слова, которые он держал в себе вот уже десять лет, полились из него рекой, и их невозможно было остановить. — Много лет назад, когда Дядя Сэм отправил меня и еще несколько сотен моих друзей в пустыню, у меня появилась возможность воочию убедиться в том, что такое любовь. И знаешь, я увидел достаточно, чтобы понять, что любовь — это страдание для того, кто любит.
— О чем ты?
— О том, что я видел, как молодые парни рисковали жизнью. И они не знали, лягут ли сегодня спать и проснутся ли завтра утром. — Майк потер рукой подбородок. Воспоминания, которые он пытался забыть, вновь ожили в нем. — И единственной надеждой этих парней были письма из дома.
— Майк…
Майк не слушал ее. Он нервно вышагивал по комнате, не в силах контролировать себя под тяжестью нахлынувших воспоминаний.
— Ты же хотела услышать это, — зло произнес он, не понимая, на кого злится — на себя или на нее. Но теперь было слишком поздно останавливаться. Ему уже давно следовало высказаться. — И после некоторых писем я видел, как эти ребята-солдаты, черт возьми, — падали и рыдали от боли, потому что чья-то любовь оказалась не такой уж крепкой. Жены, мужья, возлюбленные — не важно. — Майк быстро посмотрел на нее и увидел боль в огромных голубых глазах. — Любовь сломала их, поразила точнее, чем вражеская пуля. Любовь, Дениза, — это не только счастье. Она может стать смертельным оружием.
— Майк…
Он покачал головой и, не давая ей сказать, заговорил быстрее:
— И это были не простые банальности типа: «Как дела? У меня все хорошо…», а настоящие любовные письма. — На его губах появилась горькая усмешка. — Просто удивительно, как быстро исчезает любовь, если ее испытывают несколько тысяч километров.
Дениза шагнула ему навстречу, по ее лицу катилась слеза. Но Майк продолжал:
— Но хуже всего было видеть молодых женщин и парней, которые умирали, зная, что их возлюбленных ожидают долгие страдания от раны, которую невозможно залечить.
— И поэтому, — мягко вмешалась Дениза, — ты поклялся никогда не любить.
— Да. — Майк глубоко вздохнул. Он был немного удивлен тем, что теперь, когда он наконец-то смог рассказать о своих страхах, ему стало легче. Он посмотрел в голубые глаза Денизы и добавил: — А потом я встретил тебя.
— Нет, Майк.
— Но ведь люди могут менять свои принципы.
— Принципы, но не души.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что у моих родителей было много общего. Им нравились одни и те же вещи. Они знали одних и тех же людей. Жили в одном мире, и у них ничего не получилось. — Дениза смотрела на Майка, нервно теребя рукой шорты. — А какой шанс есть у нас с тобой, Майк?
Прежде чем он ответил, Дениза, заливаясь слезами, продолжила: