— Конечно, я помнила слова отца «положить бы конец всему этому», но человек с такой раной уже не смог бы подняться, чтобы спрятать оружие. А позапрошлой ночью мне вдруг приснилось, что я вхожу в лабораторию и вижу на папином рабочем столе заостренный кусок стали.
— Уже и до снов дошли, — презрительно проворчал Гарбульд, снова откидываясь назад и складывая руки на животе.
— Я, конечно, не придала значения сну, — продолжала Руфь, — ведь я думала обо всем этом так долго и мысли эти были столь навязчивы, что в подобных снах не было ничего удивительного. Но после завтрака у меня вдруг возникло ощущение, что разгадка прячется в лаборатории, надо только ее найти. Я не придала значения и этому, но ощущение становилось все сильнее, и после обеда я пошла в лабораторию и начала поиски: тщательно перебрала все ящики и ничего не нашла; обошла помещение, рассматривая все предметы и заглядывая во все углы, пересмотрела все инструменты, колбы, пробирки и прочее. Потом я вышла на середину комнаты и очень внимательно огляделась. У стены возле двери лежал, ожидая отправки в утиль, пустой газовый баллон. Я перевернула его, чтобы посмотреть, что там был за газ. Этикетки на баллоне не было.
Она сделала паузу и обвела взглядом зал, словно бы прося особого внимания, а затем продолжила:
— Это очень странно, потому что все газовые баллоны должны быть подписаны: многие газы опасны. Я открыла вентиль, но ничего не произошло — баллон был пуст. Тогда я взяла журнал закупок и обнаружила, что за десять дней до смерти отец получил баллон углекислого газа и семь фунтов льда и потом получал по семь фунтов льда в день до самой смерти. Лед и углекислый газ навели меня на мысль. С0>2, двуокись углерода, замерзает уже при минус восьмидесяти по Цельсию. В баллоне она находится под давлением, в жидком состоянии. Выходя из баллона, она превращается в газ и расширяется, что вызывает резкое понижение температуры, и часть ее кристаллизуется, превращаясь в очень мелкий снег. И из этого снега, если его спрессовать, можно сделать очень твердый и прочный лед — его называют сухим льдом. Меня осенило, что папа мог собрать этот снег и, использовав подходящую форму, создать оружие, которое не только могло бы нанести такую рану, но и исчезнуть сразу после этого![37]
Руфь снова сделала паузу и оглядела зал. Количеству восхищенных лиц позавидовал бы любой рассказчик. Потом она продолжила: — Я поняла, что именно так отец и сделал. Я была в этом совершенно уверена. Из сухого льда можно сделать твердый и прочный кинжал, который быстро испарится в горячем воздухе кальдария и не оставит запаха, поскольку углекислый газ не пахнет. Так что оружие исчезнет. Это объясняет и чайный лист. Как только папа сделал ледяной клинок — может быть, за неделю до того, как он воспользовался им, может быть, лишь за день, — он поместил его в термос. Термос ведь предохраняет от нагрева так же, как от остывания. Но для пущей уверенности он еще и хранил термос во льду, пока не настал час воспользоваться клинком. Это единственное объяснение ситуации с чайным листом. Он налип на острие клинка еще в термосе и вместе с ним и вошел в рану!
Зал буквально вздохнул с облегчением.
Гарбульд недоверчиво спросил неприятным голосом:
— Почему же вы не пошли со своей фантастической теорией в полицию?
— Но из этого не вышло бы ничего хорошего, — быстро воскликнула она. — Что толку, что я знала это? Надо было убедить всех остальных, найти вещественные доказательства. Я начала искать, интуитивно чувствуя, W что они существуют. Больше всего я хотела найти литейную форму. И я нашла ее!
Эти слова она произнесла торжествующим голосом и улыбнулась Уиллоутону. Затем продолжила:
— По крайней мере, я нашла ее кусочки. В коробке, в которую мы выбрасывали всякий хлам, обрезки, сломанные инструменты и разбитые пробирки, я нашла несколько кусочков эбонита и сразу поняла, что это остатки формы. Я слепила из воска модель ледяного клинка и, обклеив ее кусочками эбонита, сложила форму, по крайней мере, большую ее часть — некоторые мелкие кусочки пропали. Я просидела почти всю ночь, но я нашла самую важную часть — заостренный кончик!