Только не дворецкий - страница 233

© The Estate of David Winser

© A. Пиперски, перевод на русский язык и вступление, 2011

Последние три недели перед регатой оксфордская команда обычно проводит в отеле, расположенном в садах Рэнли. Это обходится недешево, но зато лодочные павильоны совсем рядом, а гребной клуб денег не считает. Все дело в том, что расходы на греблю, как и на все оксфордские спортивные мероприятия, почти полностью покрываются доходами от билетов на регби. Вот мы и жили в эдвардианском комфорте, играли в крокет в специальных галошах на безукоризненных газонах и восхищались птичками и развалинами. И кормили нас тоже неплохо, потому что у нас как-никак были тренировки.

С нами случались самые разные происшествия. Например, один любвеобильный павлин воспылал страстью к президенту нашего клуба, который греб под вторым номером. Павлин приходил и распускал перед ним хвост в надежде, что тот уступит его домогательствам, — но безуспешно.

Хотя наши имена периодически появлялись в газетах, в Рэнли мы вели совершенно свободную от журналистов жизнь. Нам не нравились всякие легенды, которые ходят вокруг гребли, вроде того, что если лодка вырвется вперед только после Барнсского моста[137], то вся команда через пять лет умрет (обычно ничего подобного не происходит). В общем, в газеты просочилось мало информации об этой истории, благо мы были под защитой Оксфордского гребного клуба и Рэнли, а репортеры хорошо относились и к нам и к гребле. Но все-таки я думаю, что надо рассказать, что произошло. Пожалуй, я даже обязан это рассказать.

Представьте себе традиционную попойку в Рэнли за два дня до регаты. Тренер или кто-то из ветеранов команды вдруг достает дюжину бутылок шампанского, и тренер говорит, что команда так хорошо поработала, что заслужила выпить шипучей отравы. Все прекрасно знают, что это делается просто для того, чтобы гребцы не перегорели. Но традиция велит преподносить выпивку как награду за доблестный труд. В этот вечер старшие принесли даже не одну, а две дюжины бутылок, потому что к нам в гости из Ричмонда приезжала «Айсис», запасная команда.

Думаю, остальное вы легко можете представить себе сами. Солли Джонстон откидывался на стуле и так хохотал над собственными шутками, что все остальные тоже начинали смеяться. Я даже заметил, как президент попросил его перестать шутить, потому что у него уже все болело от смеха, но Солли не останавливался. А после ужина обе команды собрались в большой комнате для игр, президент снимал все происходящее на кинокамеру с огромным прожектором, «Айсис» разгромила главную команду в настольный теннис и на бильярде, Ронни играл на пианино, кто-то пел, из граммофона доносилась «Ослиная серенада», Солли продолжал шутить, а где-то в уголке Мелвин Грин разговаривал о гребле с доктором Джеффрисом, который проводил с командой начальные тренировки. В общем, шум и хаос-шмаос, как выразился Солли, были невероятные.

Я наблюдал за этим снисходительно, хотя и несколько затуманенным взглядом, потому что считал, что не заслуживаю такого веселья, как остальные. Я был рулевым и уже знал неприятные новости. А к тому же когда двухсотфунтовые Джон Питерс и Гарри Уиттередж навеселе, рулевому опасно попадаться у них на пути. Наблюдая за ними в тот вечер, невозможно было вообразить, с каким достоинством, которое только благодаря их таланту не превращалось в тяжеловесность, они помогали лодке двигаться вперед. Выглядели они так же величественно, как бык на коньках. Но я знал, что дурная новость потрясет их так же, как и меня, и не намного меньше, чем Джима Мэтьюза. Джим Мэтьюз был у нас загребным, и ему предстояло узнать, что его выкинули из команды.

На первый взгляд это не так уж и страшно. У него никогда не было такой репутации, как у Броклбэнка, Лори, Сатклиффа или Брайана Ходжсона. В газетах не писали, что он вытянет на себе всю команду. И он бы и не вытянул. Но как-то раз я услышал беседу Джона и Гарри. А они ведь прекрасные гребцы и знают, о чем говорят:

— Этот Мэтьюз, — сказал Джон (не ручаюсь, что точно передаю его слова), — вроде ничего особенного не делает, и говорит мало, и с виду неказистый, и вообще не очень-то мне нравится. Но, черт возьми, никто другой не оставляет мне столько времени на гребок.