Вместе двое мужчин бережно подняли замотанную фигуру из саркофага — Пул был почти рад, что юноша потерял сознание, — и отнесли его на диван в гостиную. Они бережно распутали бинты и растерли ему затекшие холодные конечности. Молодой человек открыл глаза и дико, непонимающе огляделся.
— Все хорошо! — радостно сказал Пул. — Все теперь хорошо, вы среди друзей!
Глаза юноши остановились на его лице, но вместо облегчения, которое Пул ожидал увидеть, в них появился страх, явный и растущий страх. Его губы зашевелились, и Пул, приблизив к ним ухо, с трудом услышал:
— Молоко! Цемент — жидкий цемент!
Юноша снова потерял сознание, и в тот же миг послышался шум на лестнице, в дверях показались сержант в униформе и два констебля.
— Ваш клиент в соседней комнате. Осторожнее, он сумасшедший. Я советую вам вызвать «скорую» и привязать его к носилкам, и накройте их одеялом. Вы же не хотите, чтобы весь колледж увидел, кого вы взяли. А, это вы, доктор? Слава богу, вы пришли. Этот бедный парень едва жив.
Пул рассказал то, что знал о необычных обстоятельствах дела, и было решено, что Кэтлинга нельзя трогать: возможно, ему нужно сделать рентгеновский снимок, кроме того, необходим химический анализ зелья.
Вскоре юноша пришел в себя, и, поскольку цвет его лица улучшился, ему позволили рассказать свою историю. Он рассказывал сбивчиво, часто останавливаясь, бормоча что-то несвязное, но суть сводилась к следующему.
Наткнувшись на письмо, присланное Ассоциацией археологических поставок профессору Кэйзеру, Кэтлинг подумал, что было бы весело переодеться инспектором и «арестовать» профессора за долги. Он поднялся в свои комнаты в пятницу днем, после ленча, и, выбрав то время, когда все будут заняты играми, греблей или учебой, проскользнул в Олд-квод, зная по опыту, что вечер пятницы профессор проводит у себя.
Профессор поначалу купился, рвал и метал самым натуральным образом. Затем он внезапно затих, по-видимому смирившись с неизбежным, и предложил показать «инспектору» свои сокровища, за которые с него требовали уплаты долга. Кэтлинг так и не понял, означала ли эта смена настроения, что профессор узнал его; он последовал за Кэйзером в музей и, разглядывая мумифицированных кошек, вдруг получил ужасный удар по затылку, а придя в себя, обнаружил, что лежит целиком забинтованный в саркофаге, как Пул его и нашел, с тем исключением, что лицо было открыто, а профессор склонялся над ним и объяснял с жутким весельем суть эксперимента, который он собирался провести.
По легенде, Рамзее Второй усовершенствовал метод мумифицирования благодаря эксперименту над несчастным ростовщиком, который, на свою беду, чем-то разозлил фараона. Метод состоял в постепенном введении в организм еще живой жертвы некоего состава, который со временем затвердевал в ней; состав включал в себя, судя по всему, консервант и кристаллизующее вещество, так что мумия не только сохраняла форму, но и не усыхала. Бинты, которые профессор успешно использовал в своих опытах на кошках, уберегали тела от «вспучивания», как безумец радостно объяснил жертве.
По всей вероятности, жестокость этого опыта постепенно повлияла на ум профессора и превратила его из ученого-экспериментатора в чудовище. В любом случае он навсегда утратил рассудок и не предстал перед судом.
Анализ содержимого кастрюли выявил присутствие неизвестного вещества, обладавшего некоторыми свойствами цемента, но содержание его было невелико, и оставалась надежда, что он не полностью отвердил органы, в которые был введен. Надежда оправдалась, и молодой Кэтлинг после нескольких месяцев экспериментального лечения полностью выздоровел. По-видимому, желание безумца продлить процесс спасло Кэтлингу жизнь.
Когда стало известно, что юноша вне опасности, Пул получил от декана приглашение отужинать с ним в университетской обеденной зале. В некотором волнении он прибыл в Оксфорд и после ужина был принят как выдающийся выпускник Оксфордского университета в профессорской гостиной, где его угостили орехами и вином.
— Я знал, что вы предпочли бы, чтобы я обращался с вами соответственно вашему положению, пока дело не будет окончено, — сказал Ладдингем, — хотя мне стоило больших усилий не сделать вам замечания, когда вы не моргнув глазом заявили мне, что опросили «трех ближайших друзей пропавшего». Вы действительно, должно быть, очень переменились, Пул, — и, возможно, даже возмужали, — чтобы в присутствии декана Святого Петра столь хладнокровно сказать «трех» вместо «троих».
