Как всегда бывает перед началом гонок, шлюпки бес- толково толклись у линии старта — ожидали сигнала. Петр Громов, старшина шестивесельного яла под номером тридцать, поискал глазами шлюпку Веселовского и не нашел. Стена полотнищ, колыхаясь на волнах, мешала обзору.
Громов мысленно представил возбуждение на лице Веселовского и усмехнулся. Причина для волнения сегодня была. Громов чувствовал это по себе. Нервы — словно натянутые струны. Во рту сухо. Петр нагнулся к анкер- ку и зачерпнул воды.
«Неужели я боюсь? — подумал Громов, и эта мысль показалась ему чужой и холодной. — А кого? Веселовского?»
Накануне Петр спросил его, что он думает о завтрашней погоде.
— Не знаю, — грубо ответил Веселовский, — но завтра я не думаю тебе проигрывать.
Они разошлись по кораблям, испытывая неприязнь друг к другу.
Говорят, мир тесен. Громов и Веселовский могут подтвердить, что это верно. Надо же случиться такому, что помимо постоянных соревнований на воде они еще соперничали и на суше.
Звали ее Варей. Была она хрупкая, нежная и очень добрая. Настолько добрая, что не могла отдать предпочтение одному, чтобы не обидеть другого. И это длилось не месяц и не два, а полгода…
На судейской вышке прогудел колокол. Один удар… второй… третий… До старта три минуты. Громов оглядел команду. Матросы заняли свои места. Конечно, они верили в своего командира.
А Варя? Она среди зрителей…
Вчера наконец наступила развязка. Как обычно, они сидели на Приморском бульваре втроем. Над морем и парком плыла осень.
Раздраженно отодвинув ногой сухие листья, Веселовский посмотрел на Варю:
— Надоела мне эта игра в третий лишний.
— Ты о чем? — спросила девушка, и ее ресницы задрожали.
— Разумеется, о наших взаимоотношениях.
Варя с надеждой посмотрела на Громова.
— Он прав, — сказал Громов хриплым голосом.
То, что должно было случиться, случилось. Варя от волнения побледнела:
— Можно, я отвечу завтра?
— Зачем? — холодно ответил Веселовский. — Мы готовы услышать это и сегодня.
— Завтра, — сказала Варя и зажмурилась, — вы соревнуетесь на шлюпках. Я буду встречать первого…
Ракета разорвалась с силой пушечного выстрела. Старт!
— Подобрать шкоты! — скомандовал Громов и почувствовал, что дрожь нетерпения, колотившая его за минуту до старта, исчезла. Теперь он осязал только казавшийся живым трепет румпеля.
Раскинув белые крылья парусов, шлюпки устремились в море. Громовская шестерка набирала ход. У форштевня весело журчала вода.
«Одна шлюпка позади… Вторая… — считал Громов. — Где же Веселовский? Уваливается под ветер. Идти за ним? Нет, выберусь на ветер», — решил Петр и переложил руль. Шлюпка резко сбавила ход. Сейчас сзади идущие шестерки обгоняли Громова. Вскоре он оказался последним.
— Старшина, пора поворачивать, — зашептал левый загребной Авдеев.
Громов посмотрел на его возбужденное лицо — на нем бисером рассыпались капли соленых брызг — и подумал, что победа — не только его желание, но и желание всей команды…
— Цет, — ответил Петр и приказал подтянуть шкоты.
— Надо поворачивать, — раздались голоса уже нескольких человек из команды.
Громов ответил резко:
— Прекратить разговоры!
Он начал сомневаться в правильности своего решения, и холодная ярость медленно закипала в его душе.
— Подобрать шкоты!
— Старшина, — обиженно отозвался Авдеев, — подбирать нечего.
Громов растерянно огляделся по сторонам:
— Так держать!
Авдеев недоуменно пожал плечами, но промолчал. Повернули минут через пять.
— Фок на правую, — подал последнюю команду Громов, и шестерка, подгоняемая резвым ветром, понеслась к поворотному знаку. Шлюпка Веселовского и идущие за ней тоже подходили к бую, но Громов проскочил впереди них.
Расчет его был верен. Правда, поворот он сделал все же рановато: кажется, не миновать навала на поворотный знак.
Красный буй с отметкой «42» неотвратимо надвигался на борт громовской шестерки. Если шлюпка коснется буя, ее снимут с соревнований.
Петр почувствовал, как на лице выступил холодный пот.
В кубрике Антон сказал мне:
