Я заплываю в водоросли. Яркая, почти неправдоподобная зелень обступает меня со всех сторон. Здесь тоже много всевозможных существ. Прицепившись хвостом к травинке, замер морской конек. Внешне — это копия шахматного коня. Я осторожно захожу сбоку, захватываю конька и всплываю.
— Смотри, — говорю Веньке, — его можно засушить.
— Отпусти, — глухо отвечает Венька.
— Еще чего не хватало! Зачем я старался?
— Отпусти, — повторяет Венька, и я вижу, как у него темнеют глаза, а на висках начинает пульсировать тоненькая жилка. Таким я его никогда еще по видел. Я опускаю конька в воду, и он радостно юркает в прохладную глубину.
Мы возвращаемся па корабль, пропитанные соленым ветром и жаркими лучами солнца. Перед уходом Венька еще несколько минут стоит на берегу. А я уже чувствую усталость. Зову:
— Ну, идем же. Опоздаем на автобус.
Но Венька, кажется, не слышит меня.
— Хорошо как, — говорит он, — морем пахнет!
В следующее воскресенье мы не едем к морю. Среди недели Венька заболел, и его отправили в госпиталь. С его уходом, конечно, все остается таким же, как было, и в то же время все меняется.
В ближайший день увольнения я иду в госпиталь. В моих руках кулек с яблоками, пачки печенья, конфеты. Этих продуктов может хватить на целую команду, но товарищи уверили меня, что еда в госпитале — единственное развлечение.
Моросит дождь. Мокрые деревья, опустив ветви, роняют первые листья. Скоро уже осень. Единственное, что меня радует, — это предстоящая встреча с другом. Но Веньку я так и не повидал.
— Увидитесь в следующий раз, — сухо отвечает медсестра, не разрешив зайти в его палату.
— Но почему? Сегодня же приемный день, — делаю я еще одну попытку.
— Товарищ матрос, — отвечает она раздраженно, — вам ясно объяснили, что к нему нельзя. Вы понимаете — нельзя!
— Ну что, отбрила тебя наша сестричка-синичка? — спрашивает один из больных, прогуливающийся по коридору.
— Ну, если это синичка, то какие бывают курицы? — саркастически улыбаюсь я.
— Ты зря сердишься, — говорит мой собеседник, — болен твой друг, очень болен.
Я возвращаюсь в кубрик, ненавидя всей душой серую промозглую погоду и еще больше медицинскую сестру…
К Веньке попадаю недели через полторы. Он смотрит па меня неестественно большими темными глазами. Я замечаю острые скулы, ввалившиеся щеки, бледность лица и торопливо разворачиваю пакеты:
— Вот, ребята прислали. Желают тебе быстрейшей поправки.
Венька осторожно берет яблоко длинными пальцами, обтянутыми пергаментной кожей, и тихо спрашивает:
— Ну как там у нас?
— О-о, порядок. Сдали еще одну задачу. Выполнили торпедные стрельбы.
Венька оживляется:
— А кто на моем месте?
— Сергеев, — отвечаю я.
— Хороший парень, — говорит Венька.
— Вообще ничего, но до тебя ему далеко.
— А море как? — опять спрашивает Венька.
— И на море порядок. Недавно норд-вест баллов на девять сорвался. Трепануло — будь здоров.
Мой друг грустнеет и смотрит на окно, за которым виднеется кусок неба.
— Долго я еще здесь проваляюсь, — говорит он скучно.
— Ну, что ты! — возражаю я. — Доктор говорит — не больше недели.
— Нет, долго, — упрямо повторяет Венька.
Я иду к медсестре.
— Моему товарищу необходима прогулка к морю, — говорю ей.
Сестра удивленно вскидывает тонкие брови:
— Позвольте, а вы кто такой?
— Товарищ, — отвечаю я веско.
— Ну, знаете ли… С каких это пор товарищи больных стали командовать в госпитале?
Я убеждаю ее как только могу. Через полчаса она устало машет рукой:
— Эти вопросы решает главный врач.
Мы вместе идем к нему. Главврач удивительно похож на Чехова: острая бородка клинышком, добрые глаза, густые брови. Только вместо знаменитого чеховского пенсне у него очки с толстыми, выпуклыми стеклами.
— Ну-с, — произносит главный врач классическую фразу всех докторов, — на что жалуетесь?
— Вот на нее, — киваю я в сторону медсестры.
— Да, — щурится он, — довольно редкий случай в медицинской практике. Ну что ж, рассказывайте.
Захлебываясь, я рассказываю доктору о свежем ветре, о тысячеверстных далях, в которых тают корабли, и еще о морском коньке…
Главный врач снимает очки и долго протирает стекла.
— Но до моря десять километров, — наконец говорит он.
