– Послушайте, это же…
– Прошу вас! Я побеседовал с обеими молодыми особами, и они уехали. И тут появляетесь вы. По вашим словам, вам известны следующие три факта: кто-то утверждает, что видел, как мисс Тормич подложила какой-то предмет в карман Гудвину; что эти сведения еще не переданы в полицию и что мне тоже все это уже известно. Я допускаю, что вы могли узнать первое и второе, но никак не третье. Узнать о том, что я уже в курсе случившегося, вы могли одним-единственным путем: поговорив с мадам Зоркой сразу после того, как она позвонила мне.
Барретт встал. Должно быть, решил, что засиделся.
– Чепуха! – фыркнул он. – Если вы это называете дедукцией…
Вулф потряс головой, а в его голосе зазвенел металл.
– Я не потерплю таких речей, сэр! И я не собираюсь тратить целый час на то, чтобы доказывать очевидное. Мадам Зорка передала вам то, что рассказала мне. Не смейте отпираться, а то выведете меня из себя!
– Ах какой ужас! – съязвил Барретт. – Ну и что, если Зорка и впрямь рассказала мне? Что из того, если именно поэтому я и пришел к вам? Что в этом плохого?
– Вы признаетесь?
– А что тут плохого?
– Признаетесь?
– Да!
– Она вам позвонила?
– Да.
– И вы, как друг мисс Тормич, поняли, что для того, чтобы мадам Зорка не обратилась в полицию, ее нужно каким-то образом изолировать. И вам это удалось. Потом вы сообразили, что в полицию могу обратиться и я, и поспешили сюда, чтобы избавиться от новой угрозы. Где находится мадам Зорка, мистер Барретт?
– Не знаю. До тех пор пока не узнал от вас, что она уехала с чемоданом и сумкой, я думал, она у себя дома. Теперь послушайте, что я хочу вам сказать. Мне не нравится, как вы ведете это дело, и я собираюсь сказать об этом мисс Тормич. Ей все равно нужен хороший адвокат, и у меня уже есть такой на примете. Если она откажется от ваших услуг, сколько вы возьмете за обязательство не информировать полицию об этих дурацких выдумках, будто мисс Тормич что-то подложила Гудвину?
Я вскочил и шагнул к нему, сжав кулаки, но Вулф строгим жестом остановил меня:
– Нет, Арчи. Позволь, я сам…
– Извините, – заупрямился я. – Ведь не только вы имеете право выйти из себя. Хорошо, я предложу сделку. Я собирался сначала врезать ему, а потом сказать, что о нем думаю, но так уж и быть, сначала скажу. – Я приблизился вплотную к Барретту и тихим голосом заговорил: – Слушайте, вы! Учтите, что я с трудом сдерживаюсь. Только что вы намекнули, что мы занимаемся доносами. Вы можете предъявить доказательства? Отвечайте как мужчина, независимо от того, мужчина вы или нет. Предупреждаю: я взбешен до крайности. Итак, у вас есть доказательства?
– Я… я не имел в виду…
– Есть или нет?
– Нет.
– Я требую извинений.
– Я извиняюсь.
– Вы говорите таким тоном, словно уступаете мне. Я бы предпочел, чтобы вы отказались извиняться. Итак?
– Я прошу у вас прощения. Мне очень жаль.
– Слизняк паршивый! – бросил я и вернулся за свой стол.
– Ты должен научиться держать себя в руках, Арчи, – строго сказал Вулф. – Насилие, пусть даже и вынужденное, не лучшее средство. – Он погрозил пальцем Барретту. – Учтите, я вовсе не противник оправданного насилия. Так вот, для меня не имеет значения, чем руководствовалась мадам Зорка, рассказав вам о нашем с ней разговоре: главное – она вам сказала. Мне также не важно, как вам удалось убедить ее, чтобы она уехала. Совершенно очевидно, что вы ее где-то спрятали или по меньшей мере знаете, где она скрывается, поскольку именно вы…
Барретт быстро двинулся к двери. Я рванулся следом, и тут Вулф рявкнул:
– Эй, вы, вернитесь! Если не хотите, чтобы вскрылась афера с боснийским лесом и югославскими кредитами…
Что ж, должен признать, что доводы Вулфа возымели куда большее действие, чем мои. Если от столкновения со мной Барретт едва не наложил в штаны, то после слов Вулфа ему и вовсе небо с овчинку показалось. Он остановился у двери ни жив ни мертв, в лице ни кровинки, потом медленно, точно мумия, повернулся и посмотрел на Вулфа. Я возвратился на место, сел на стул и залюбовался на происходящее.
Барретт облизал пересохшие губы – раз, потом другой. Затем он неуверенно шагнул вперед, остановился перед углом стола Вулфа и проскрипел, как плохо смазанная дверная петля:
