Мы стояли в очереди перед автоматом по продаже билетов. А он наблюдал за мной из примерочной в обувном магазине.
— Гляди, он на тебя всю дорогу пялится, — сказала Юми, и я обратила на него внимание.
Он был в серо-голубом вязаном блузоне с отделкой из кожи и покупал темно-коричневые ботинки за тридцать тысяч. Он смотрел на меня с таким выражением лица, будто встретил родного человека, и не сводил с меня глаз, даже когда расплачивался. Юми сказала:
— Не по себе как-то.
А мне было нормально. И не потому, что он дал мне билеты на концерт Синди Лаупер, а потому, что я захотела его, когда увидела.
Потом мы сидели во «Фрут Парлор», он ел сэндвич и пил дынный сок. Он развлекал нас рассказами о том, как девочки, забравшиеся на сцену и танцевавшие на ней во время выступления в «Принс Парке», оказались подставными, как Стиви Уандер, будучи слепым, выбирает себе только красивых девочек, как Хью Луис пукнул в бане Ёсивары. Я жевала кекс, запивая напитком из гуавы, и думала только о том, чтобы Юми поскорее убралась.
Мы учились в разных школах, а познакомились на выступлении. Она выше и страшнее меня, а месяц назад рассказала, как ходила с парнем из драматической школы на четыре года старше ее на концерт и на обратном пути переспала с ним в «Сити-Отеле» на Синдзюку.
— Извините, а кем вы работаете? — спрашивает его она.
— Осветителем.
— Я так и думала. — Она сгибается от смеха, прикрывая рот рукой.
Вот дура! Ничего смешного. А он смотрит на меня, улыбается и словно говорит: «Да, дура она у тебя. Дура и страшная вдобавок. А вот ты красивая». И мне становится хорошо.
— Не думайте, я не простой осветитель на концертах. Я обычно рекламу пускаю во время всяких представлений. Пару раз даже над фильмами работал, но там мне не понравилось — зарплата маленькая и работы навалом. Лучше всего на дискотеках заниматься освещением. Только не на известных, а на особых, для взрослых. — Он вынул из кармана два билета с красным штампиком «Проход разрешен».
— Аа! Как классно! — завопила Юми, а мне сразу же захотелось заткнуть ей чем-нибудь рот.
А если быть точной, теми разложившимися воробьями, которых я обнаружила утром в саду.
А еще я хотела крикнуть: «Не давай ей! Пойдем вместе с тобой!», но он, похоже, не услышал и протянул нам каждой по билетику. Мне стало грустно, но он сказал:
— Я буду на рабочем месте, так что встретимся у выхода.
И мне полегчало.
Дома меня ждали одиннадцать маминых друзей по бассейну, которые пили пиво в гостиной, несмотря на светлое время суток, сообщение о том, что папа вернется с работы поздно, и Кэйити, мой младший брат, резавшийся в «Метроид».
— Я делаю суши, что будете? — прокричала мама из кухни.
Кэйити, не отрываясь от экрана телевизора, заказал лук с тунцом и угря, а я ничего не ответила.
Раскрасневшаяся мама заглянула ко мне в комнату и добрым голосом спросила, хочу ли я суши. Я только о нем и думала и сама не заметила, как у меня учащенно забилось сердце. Мама заметила мое возбуждение и спросила, что произошло. Я рассказала ей, что сегодня случилось.
— Я хочу вернуть деньги за билеты.
— Вы с Юми пойдете?
— Да.
— Не задерживайтесь.
— В девять закончится, я еще потом хочу в ресторан сходить.
— Он настолько хорош?
— Сама не знаю. Но я с ним чувствую себя спокойно.
Мама кивнула.
— Сколько тебе, говоришь, исполнилось, семнадцать? — Она чмокнула меня в щеку и дала пакетик с моими любимыми суши-маки с омлетом, икрой и огурцом.
— С пивом хорошо бы пошло, но не может же ребенок так часто пить пиво.
