– Точнее будет сказать, что не все самолеты не падают. Мы так и будем на них летать, пока не подойдет наш черед?
У нее мания читать газету в ванне; газета, конечно, намокает, а часть, которая не намокает, влажнеет от пара, да еще – как будто и этого мало – газета мешает мне смотреть на ее тело.
– Знаешь, что меня пугает больше всего? Она, видимо, не знает, потому что молчит.
– Твой страх. И скрытое за ним возбуждение.
– Забавно: а вот меня больше всего пугает твое бесстрашие.
– У меня столько же страха, сколько у самого боязливого человека. Хотя, наверное, это другой страх.
– Не бывает другого страха. Страх всегда один и тот же.
– Не совсем.
– Не совсем?
– Не совсем. Твой страх начинается, когда самолеты падают, а мой – когда самолеты приземляются.
Теперь я сижу на кровати в номере отеля «Роппонги». Он не из тех «гостиниц любви» на холме – это тоскливый, маленький и пышный японский отель. Телевизор работает. Говорят о цепной реакции самоубийств всех этих виртуальных звезд. А она сейчас в душе. Я с кровати слышу плеск воды. Только что мы трахались. Я все еще голый. Размышляю о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы она не была в душе, если бы она не могла выйти из ванной в любой момент. Я представляю, как бреду по улицам Акасаки. Захожу в бары. Сижу под автомобильными и железнодорожными мостами.
Я представляю, как сижу на той же самой кровати, трачу часы ни на что. Смотрю телевизор, не шевеля ни пальцем,– просто ради любопытства узнать, что делает время с человеком, когда он ничего не делает со временем. Я представляю, как захожу в универмаг «Парко» и покупаю рубашку, которой она никогда раньше не видела и которой никогда не увидит. Я представляю себе цвет этой рубашки, волнуясь так же, как волнуется мальчишка, сидящий за своей партой с утра в понедельник и пробегающий неимоверную дистанцию, которая отделяет его от пятницы.
Она выключает воду, но я знаю, что она потратит еще много времени на свои кремы в маленьких тюбиках.
И тогда возникает воспоминание о моем детстве. Я рядом с оконным стеклом, в руке у меня камень. Глядя на целое стекло, я не могу представить его разбитым. Спустя секунду после того, как камень брошен, ситуация меняется на противоположную: глядя на разбитое стекло, я не могу вспомнить его целым. Думаю, это по той же причине, по которой человек, только что перешедший через мост, уже не уверен, что был на другом берегу.
Она наконец-то выходит из ванной и возвращается в комнату, словно бы никогда ее и не покидала.
Что за странная вера в прошлое. Ее воспоминания непогрешимы. Имена собак и их хозяев, номера школьных автобусов и цвет всех туфелек, которые она носила в детстве. В общем, беспокоит меня такая память. Я могу избавиться от всех призраков но ее призраки все равно меня не отпустят. Если из ее тела вытащат пулю, она всегда будет носить ее на шее. Так она сама мне сказала.
В «гостиницах любви» на холме Сибуя в дверь никогда не звонят, поэтому когда в нашу дверь звонят, мы сначала пугаемся, а потом тотчас же одеваемся. Когда я выхожу в коридор, горничная говорит мне что-то, чего я не понимаю, но определенно ничего хорошего это не означает. Дверь в соседнюю комнату открыта, так что я подхожу посмотреть, в чем проблема, а проблема состоит в безжизненном теле мужчины, одетого в безукоризненно элегантный кремовый костюм, лежащего на коврике в луже собственной крови. Вены аккуратно взрезаны изящным бритвенным ножичком с ручкой из слоновой кости, упавшим в нескольких сантиметрах от тела.
Какое-то время я стою в дверях, смотрю на труп этого мужчины с тем удивлением, с каким смотрят на магический фокус, зная, что все одновременно и правда и ложь.
Она тоже выходит в коридор и тоже подходит к двери, а потом стоит и смотрит на тело с таким же удивлением.
Конечно же, мы убираемся оттуда раньше, чем приезжает полиция.
Сегодня я в Токио, живо заинтересован ковриком синего цвета, а она спит. Я закинулся «капельками», поэтому очень внимательно отношусь к линиям на синем коврике, я рассматриваю эти линии с таким же усердием, с каким гадалка рассматривает линии на руке великана. Теперь мне ясно, что пока один из двоих спит, другой обязательно вопрошает о будущем. Что делают родители, пока дети спят? Пытаются расшифровать знаки. Путешествуют на цыпочках по минному полю, готовые выкапывать мины кончиком ножа. Так двигаюсь и я: ползаю по ковру, добросовестно пытаясь разрушить ловушки завтрашнего дня.
