Так образовалась довольно сложная, многоступенчатая система собственности, подчинения, а также управления поместьями. Наряду с многочисленным слоем номинальных владельцев, которые постоянно проживали в городах, в основном в столице, но сами не вели хозяйство, а только исправно получали доходы, существовали фактические владельцы сёэн, а также разного ранга чиновники; некоторые из последних, например управляющие поместьями, по своему реальному положению не очень-то отличались от землевладельцев.
Частновладельческие поместья как основная форма аграрных отношений в средневековой Японии окончательно утвердились в качестве определенной социально-экономической системы лишь в XII веке, к XIV столетию они уже вступили в полосу своего разложения, а в дальнейшем и гибели. Желая сохранить и упрочить эту систему, новые военно-феодальные власти в лице сёгуна и его правительства решили осуществить ряд мер, направленных на ее реорганизацию. При этом едва ли не главным было стремление усилить то звено, которое оказалось, пожалуй, наиболее слабым в механизме отношений между номинальными владельцами поместий и теми, кто призван был эти отношения всемерно оберегать и защищать. Речь шла в основном о так называемых управляющих поместьями (дзито), на которых было возложено управление поместьями, обеспечение своевременного сбора налогов и других податей, а также исполнение различных трудовых повинностей.
Однако эти «блюстители порядка» первыми вступили на путь нарушения закона, все чаще и активнее вмешиваясь в дела не только «своих», но и всех других поместий, расположенных в данной местности, открыто преступали закон, провозглашавший неприкосновенность поместий и запрещавший «местным властям вступать в поместья». Эти управляющие все больше утрачивали черты правительственных чиновников и все больше приобретали качества земельных собственников. Одну из причин разложения системы сёэн некоторые японские историки видят как раз в том, что дзито творили настоящее беззаконие и действовали исключительно в собственных интересах, жестоко угнетая поместных крестьян (хякусё)[31].
Пришедшее к власти военно-феодальное сословие существенно потеснило в правах старые аристократические дома не только в политической сфере, но и в экономической области, прибрав к рукам значительную часть ранее принадлежавших им поместий. В целях надежной защиты и эффективного обеспечения экономических интересов правящего военно-феодального сословия, укрепления авторитета и влияния центральной власти на местах был упрочен институт сюго — военных администраторов, особенно их военно-полицейские функции.
Изменилась и основная хозяйственно-производственная единица: вместо прежнего двора (ко) ею стала большая патриархальная семья, во главе которой стоял владелец именного надела (мёсю) — юридическое лицо, ответственное перед владельцем поместья как налогоплательщик.
Однако эти и другие меры могли лишь на какое-то время задержать процесс разложения системы сёэн, но не предотвратить его, ибо самой системе был органически присущ существенный порок, состоявший в том, что номинальные, отсутствующие владельцы поместий ограничивали свои экономические интересы получением доходов, не утруждая себя заботами о развитии сельскохозяйственного производства, тем более что они получали фиксированный налог с поместий, который взимался ежегодно без какой-либо скидки на неурожай. Все это неминуемо должно было привести и действительно привело к окончательному разложению и гибели этой системы. Сюго, обладавшие несравненно большими правами, чем дзито, быстро поняли, откуда ветер дует, и начали, используя влияние и силу, присваивать сёэн. Так из опоры центральной власти они довольно скоро превратились в ее разрушителей, подтачивая и размывая саму экономическую основу сёгуната. Именно из сюго в основном вырастали новые даймё, которые все меньше считались с центральной властью, оказавшейся настоящей пленницей у себя в стране, и все больше стремились к собственной автономии.
Таким образом, внутри класса феодалов выделяется слой, связанный с более передовой формой собственности и более высоким уровнем производства. И хотя многие из новых даймё как по своему происхождению, так и по социально-классовой принадлежности были выходцами из старых аристократических домов и в силу этого придерживались старых правил, традиций, обычаев и взглядов, они в известной мере отражали новые процессы и явления, порожденные новой эпохой.
