Дежурный вспомнил:
— Бригадир поезда в курсе! Я говорил с ним по телефону. Двое парней вышли в Москве последними — шли по составу, вроде чего-то искали… — Он взглянул на Игумнова. — Вот все! Поезд «Сибиряк». Новосибирск — Москва… Вагон пятнадцать.
— Старуху придержи… Я пошлю Качана к бригадиру. Может, еще вспомнит.
— Только недолго! — Егерь заволновался. — Тут полный атас! Скубилин опять появится! Куда ее спрячу?
Старуха что-то почувствовала. Обернулась. Невозможно было видеть дурашливый этот взгляд.
— Как ее фамилия?
— О! Фамилия у нее знатная! — Егерь засмеялся. — Розенбаум!
Игумнов с ходу ввалился в кабинет к старшему оперу.
— У нас заява. В курсе?
— Да. Но… — Качан был похож на атлетического студента-спортсмена, коротко остриженный, в очках. Он кивнул в сторону. — Картузов тут подкинул без тебя…
У окна на стуле раскачивалась пухлая молодая девица в замысловатом облачении — то ли длинная арабская галабея, то ли короткая ночнушка.
Старший опер быстро печатал, диктуя вслух:
— «…А также фотографировался с нами в кабинете во время совершения половых актов…» — Он оторвался от клавиатуры. — Прямо на столе?
Девица качнулась.
— Конечно!
Оба не испытали ни малейшего смущения.
— А фотографии? Вы их видели?
— Он показывал!
— Где они, по-вашему?
— Там же, в парткоме. В сейфе. Там два отделения. Откроешь, а внутри маленький ящик. Запирается на отдельный ключ. В нем и негативы, и фотки.
Качан быстро печатал.
— Потом? Как происходило дальше?
— Сегодня? Я выскочила — и сразу в коридор! На вешалке висело это… — девица потянула подол — полы разошлись, обнаружив полное
отсутствие белья внизу. — Накинула на себя и бегом. С вокзала позвонила подруге…
— Тут тебя и задержал младший инспектор… Так? — Качан допечатал, выдернул лист из каретки. — Распишись, подожди в коридоре.
— Позвонить можно?
— Только быстро.
Пока она звонила, старший опер объяснил:
— Картузов приказал… Взять заявление, допросить. Как бы не пришлось ехать на фабрику…
Игумнов махнул рукой.
— Ладно! Я сам погнал… Бригадир поезда на Ярославском видел двоих. Надо расспросить. Младший инспектор на месте?
— Карпец где-то в залах.
— Поедет со мной. Может, выйдем на поездного вора. Что ни день — кража. Инспекция по личному составу ждет не дождется моей крови! И сейчас заявительница в дежурке…
Качан предостерегающе кивнул на девицу у телефона:
— Бог с ней! Может, передачу принесет…
Обоим была слишком известна деликатнейшая проблема милицейской кухни. Козлы наверху требовали в отчетах высочайшего процента раскрытия тягчайших преступлений. «Как на выборах единственного кандидата нерушимого блока коммунистов и беспартийных…» Чтобы создать фантастическую эту картину прогресса в правоохранительных органах, контора давно уже регистрировала, главным образом, только раскрытые преступления, другие, по которым преступник не был сразу же обнаружен, как бы не существовали. В конце месяца, квартала, года цифирь сводили воедино и отправляли наверх. Козлы отчитывались ею перед поставившими их на хлебные места людьми из горкомов, обкомов, ЦК. Другие козлы, основываясь на статистической липе, пекли научные работы, защищали диссертации, давали прогнозы о скором наступлении золотого века. А внизу, на земле, ограбленным и обворованным потерпевшим, кому не посчастливилось задержать жулика с поличным, контора вешала лапшу на уши: «Розыск преступников и похищенных ими вещей продолжается. О результатах Вам будет сообщено дополнительно…»
На самом же деле все оставалось в черновых записях разыскников.
Укрывалось.
По дороге на Ярославский Игумнов перелистал записную книжку. В ней содержались сведения о кражах, не проходивших ни по одной ориентировке. Зарегистрируй он все эти укрытые за последние месяцы на одном только вокзале заявления, и благополучная картина успехов столичного узла выглядела бы жалкой унизительной фальсификацией.
«Если бы это можно было поставить на учет…»
С бригадиром поезда говорили с глазу на глаз. Бригадир оказался чистеньким, аккуратным. Со значком ВЛКСМ. Он полностью повторил то, что Игумнов уже слышал у себя на вокзале от Егеря.
