— Тогда к чему подобный вопрос?
— Пытаюсь выяснить, кто распустил о вас слух и с какой целью.
— Какая цель! Обыватели порою строят такие догадки, что уму непостижимо. Кто-то болтнул обо мне без злого умысла, а другие подхватили.
— А если все-таки «болтнули» с умыслом, чтобы, скажем, отвести подозрение от действительного преступника?
— Не знаю, не знаю… — Фарфоров по-стариковски ссутулился. — Я уже высказывал в угрозыске предположение, что оговорить могла только Леля Кудряшкина. После смерти Ирины она набивалась мне в жены, я отказался от ее услуг.
— Леля даже такие планы строила?!
— Будто не знаете Кудряшкину. В планах у Лели недостатка нет. Вот ума только маловато.
Бирюков помолчал.
— Вадим Алексеевич, ответьте на мой вопрос откровенно… Бывали вы на даче у Зоркальцева?
Фарфоров зажал коленями ладони рук. На его лице появилась болезненная гримаса. Пауза затягивалась, однако Антон не торопился. Наконец бородатый геолог тяжело вздохнул:
— Хорошо, я скажу нечто новое. На даче Зоркальцева мне довелось побывать всего один раз. Произошло это так… Весной прошлого года, когда Ирина была еще жива, однажды в конце рабочего дня ко мне в кабинет внезапно вошла расстроенная Таня Зоркальцева и буквально со слезами стала умолять съездить с нею на дачу, Я попытался узнать, что случилось, но она, будто помешанная, повторяла одно и то же: «Потом узнаете, Вадим Алексеевич, потом узнаете». Я не смог отказать плачущей женщине. Когда мы приехали на дачу, там, к моему удивлению, находились сам Зоркальцев, Ирина, Леля Кудряшкина и еще какой-то элегантно одетый молодой мужчина с пижонскими черными усиками. Все четверо вальяжно сидели у камина и слушали японский транзистор…
Фарфоров надолго замолчал, и Антон вынужден был поторопить:
— Произошел семейный конфликт?
— Не сказал бы… Правда, Таня резковато бросила мужу: «Если не прекратишь подобные встречи, сожгу твой любимый дом свиданий». Зоркальцев принялся объяснять, мол, встреча деловая, не надо раздувать из мухи слона, и все в таком роде… — Фарфоров снова сделал затяжную паузу. — Сейчас вот думаю, не вспомнился ли Кудряшкиной тот случай и не решила ли она воспользоваться пожаром, чтобы причинить мне неприятность. Может ведь такое быть?
— Может, — согласился Антон, — А откуда жене Зоркальцева стало известно, что муж находится на даче с компанией?
— После Таня мне рассказала, будто случайно увидела из окна проезжавшую мимо нашего треста свою машину и догадалась, что Геннадий повез компанию на дачу.
— Ваши отношения с Зоркальцевым после того случая не испортились?
— Нисколько, — Фарфоров движением руки показал на слюдянисто-прозрачный камин. — Вскоре после того случая Зоркальцев соорудил вот это украшение. У Геннадия воистину золотые руки…
Слушая ответы, Бирюков исподволь присматривался к Фарфорову. Первоначальная нервозность Вадима Алексеевича постепенно прошла. Он вроде бы проникся доверием к собеседнику и теперь, похоже, переживал некоторую неловкость от того, что поначалу взял было несколько враждебный той. И о Зоркальцевых, и о бывшей своей жене Фарфоров отзывался объективно, не сгущал темные краски. Неприязнь в его голосе сквозила лишь к Леле Кудряшкиной. Между тем, к концу беседы именно Кудряшкина интересовала Бирюкова, поскольку невыясненным оставался вопрос о бирюзовом перстне, который якобы видел у Лели Вадим Алексеевич. Когда Антон заговорил об этом, Фарфоров спокойно подтвердил, что несколько дней назад Леля приходила к нему домой к действительно показывала серебряный перстень с бирюзой, чтобы определить, не фальшивый ли камень. Он сказал: «Бирюза не поддельная». Тогда Леля спросила: «Сколько рэ можно заплатить за такую прелесть?» — «Пятьсот рублей». — «Однако!» — удивленно воскликнула Кудряшкина и сразу ушла.
— Она что, у кого-то хотела купить этот перстень? — уточнил Бирюков.
Фарфоров повел сутулыми плечами:
— Я не понял, чего Леля хотела: купить или продать. Но в том, что это был перстень Геннадия Зоркальцева, не сомневаюсь ни на йоту. Геннадий покупал его с рук и так же, как Кудряшкина, приносил мне, чтобы определить стоимость.
