Сегодня можно будет напиться в стельку. А завтра Вашингтон, мать его за ногу.
Хопкинс, штат Южная Каролина,
реанимационное отделение,
Центральная больница округа Брайтон,
16.42 следующего дня
Первый раз он очнулся, когда какой-то врач приподнял ему веко и посветил в зрачок фонариком. Было больно. Во второй раз ему сделали укол. Снова больно. В третий Ник Мемфис ткнул его в бок. А вот это уже очень больно.
Он открыл глаза. У него сложилось такое ощущение, будто верблюд целый месяц лизал ему лицо. Руки, пальцы, ноги и ступни оставались мертвы. Сознание представляло собой густую жижу, и он с трудом пробирался сквозь нее, стремясь обрести дыхание и сфокусировать взгляд.
— О, проклятие, — пробормотал он. Как выяснилось, голос еще не умер.
— Он приходит в себя, — заметил Ник.
Следующим, кто склонился к нему, была Сьюзен Окада, прекрасная и неприступная. Она посмотрела так, как, наверное, палач на шею, которую ему предстояло перерубить в следующее мгновение.
— Эй, — произнесла женщина, и в ее голосе не прозвучало веселья, — есть кто-нибудь дома?
— Да, да, — ответил он, чувствуя, что тело все-таки не потеряло способность двигаться. У него раскалывалась голова, так, словно он проглотил залпом дюжину стаканчиков виски меньше чем за час; правая половина лица была опутана бинтами, глаз закрывали какие-то тампоны — а может быть, просто распухшие веки.
— Воды, пожалуйста, — попросил он.
Сьюзен подала стакан.
— Наш герой возвращается из отпуска, — насмешливо промолвила она.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Ник.
— Дерьмово.
— Забавно, выглядишь ты так же, — сказала Окада.
— О господи, что произошло?
— Тебя трахнул по голове летящий письменный стол, и случилось сотрясение мозга. По какой-то причине твоя скула не сломалась, однако пришлось наложить тридцать один стежок, чтобы зашить рваную рану под глазом. Опухоль спадет не раньше ноября. В целом ты напоминаешь грейпфрут, который долго пинали ногами.
— Твою мать, — прокашлял он. — А что с… полковником? И Крусом?
— Полковник убит, Крус исчез. Полная катастрофа.
Боб отпил глоток воды. Проклятие, как же у него болела голова! Известие о полковнике отозвалось в сердце острой болью. Такой замечательный человек…
Но что толку?
— Расскажите, что случилось.
— Расскажем. А потом ты, в свою очередь, расскажешь нам.
Ник объяснил: десять пуль 50-го калибра пробили стену «Арсенала стальной бригады», первая из которых, вместо того чтобы разнести Боба на атомы, попала в стол и подбросила его в воздух. Другая нашла полковника Чемберса — «вряд ли ты захочешь смотреть фотографии с места преступления», — остальные просто устроили в кабинете разгром. Отпечатки пальцев Круса нашлись повсюду, однако отсутствие его крови позволяло предположить, что он успел вовремя распластаться на полу и не был превращен в желе, а после того, как стрелки уехали, выскользнул через заднюю дверь. Никаких улик нападавшие не оставили, если не считать частичного отпечатка протектора на обочине, указывающего на семнадцать миллионов покрышек «Гудъир» П-245.
— Твою мать, — пробормотал Боб.
— А теперь твоя очередь. Прости за вопрос стоимостью шестьдесят четыре доллара, но почему, черт побери, ты разговаривал с человеком, находящимся в федеральном розыске, и почему, о, почему, почему ты не вызвал подкрепление, вообще никому ничего не сказал?
— А, это, — произнес Боб.
Тщетно попытавшись придумать какую-нибудь шутку, он едва не сказал: «Оставьте подкрепление для сосунков», но сдержался. Похоже, его юмор особо никого не интересовал.
Боб рассказал все как мог просто. Объяснил свои действия, потом постарался их оправдать.
— Я отправился туда, просто чтобы ознакомиться с местностью. Я знал, что мне предстоит возвращаться на следующий день, и не хотел шарить впотьмах. Разведка, только и всего. Ну а когда я увидал — прошу прощения, увидел в окне свет, то подумал: а почему бы и нет, черт возьми? Решил, что там еще сидит один старикашка, которому, возможно, известно, кто я такой. Сам по себе, как мужчина с мужчиной, вытяну из него больше, чем если ворвусь к нему в составе группы захвата. Я понятия не имел, что Крус там. Я представить себе не мог, что кто-то начнет палить по нам из «пятидесятки». И я не собирался получить по голове столом десятитысячного калибра.
