Мафусаил не успел закончить свою мысль, потому что в следующую секунду произошло невероятное — статуя чихнула. Граф тут же схватил «богиню» за волосы и начал с жестокостью ее сечь. Из ее уст вырывался крик, но она не сопротивлялась. И вдруг я понял, что все статуи — живые люди, раздетые догола и выкрашенные белой краской. Ни один из них даже не шелохнулся, боясь наказания. Внезапная догадка меня поразила, на моем лице появился испуг. Мафусаил, внимательно следивший за моей реакцией, начал рассказ:
— Все эти люди — крепостные, которые принадлежат извращенному, жестокому человеку — Владимиру Васильевичу Волкову. Волков считает себя знатоком искусства и развлекает себя самыми дикими способами. Он держит в страхе сотни крестьян. В его собственности более шестисот душ, и никто не знает пощады, ни старый, ни малый.
— Он издевается над живыми людьми?
— Нещадно, мой мальчик!
— Что же служит поводом для наказаний?
— А ему не нужны особые поводы. Он получает от издевательств наслаждение. Давай заглянем в несколько изб?
Не дожидаясь ответа, Ангел перенес меня в крестьянский дом. В избе, в которой мы очутились пространство от порога и почти до самой середины комнаты занимала глиняная русская печь с чугунным шестком. Возле печи находился шкафчик с посудой, вдоль всех стен были устроены лавки. Вот и все убранство. Единственным украшением комнаты я бы назвал белоснежные занавески на окнах, искусно расшитые цветами. «Бедненько, но чисто» — так сказала бы моя бабушка. На одной из лавок, не замечая нас, тихо стонал мужчина. Я хотел было спросить, чем могу ему помочь, но вспомнил, что это невозможно.
— Кто этот несчастный?
— Этого истерзанного крестьянина зовут Еремей Сенчуков. Граф Волков лично сек его семнадцать дней подряд, нанося ему по сто пятьдесят ударов плетями. Ерема не встает уже третий месяц, его спина навсегда останется в широких рубцах.
— Но что заставило Волкова совершить такое?
— О-о, — ухмыльнулся Мафусаил — Сенчуков совершил страшный грех: он пролил ведро с водой в тот миг, когда граф проходил мимо.
— Разве такое возможно? Я не верю, что человека можно изуродовать за подобную мелочь.
– «Изуродовать», говоришь? Сейчас я покажу тебе, кого граф действительно изуродовал.
Еще мгновение и мы перенеслись в другую избу, как две капли похожую на жилище Сенчуковых с той лишь разницей, что тут было много икон. В избе никто не стонал, напротив — тут звучала красивая песня. На лавке сидела девочка в сарафане и косынке, по виду совсем ребенок, и напевая вышивала. Должно быть, Мафусаил что — то напутал и здесь никто не пострадал от рук графа, но я ошибся. За окном послышался шум и малышка подняла голову, косынка в то же мгновение упала на пол, обнажив уродство.
Лучше бы я этого не видел!
— О Боже.. — сорвалось с моих губ.
Не в силах смотреть на девочку я отвернулся: ее лицо «украшал» страшный шрам от ожога, а голова была абсолютно лысая.
— Мафусаил, только чудовище могло сотворить такое!
— Это Варвара Сидорова, — начал Мафусаил — Владимир Васильевич изуродовал ей лицо зажженной свечой и велел обрить голову за «недобрый» взгляд. А месяц назад граф до смерти засек девятилетнего мальчугана, только за то, что он слишком громко резвился. Садясь хлебать свои любимые щи из баранины, Волков заставляет тут же при себе пороть кухарку все время, пока продолжается обед. Женщину избивают не за плохо приготовленную пищу, а ради удовольствия графа. Крики поварихи усиливают аппетит и придают радость застолью. Жене своего дворового Волков велел грудью выкармливать трех щенят. Муж этой женщины не вынес такого издевательства и утопил хозяйских псов, за что ему, по приказу графа жгли ноги, поставив босиком на раскаленные угли. При появлении Волкова на крестьян нападает панический ужас, никто не знает, что у него на уме. Если он зол, сечет с досады, весел — бьет для потехи.
— Неужели на него нет управы? Почему его никто не накажет? Для таких есть место — тюрьма! — я впервые столкнулся с такой жестокостью, и мне было очень жаль несчастные семьи.
— Дима, здесь он царь и Бог! Ты, должно быть, плохо знаком с устоями этих времен?
