План на день был прост: устроиться на кровати с чем-нибудь вкусным и разобрать взятые у Тарины документы. Джем надеялась, что в общей суматохе госпожа советница не скоро заметит пропажу. Подтянув к себе смятые пергаменты, девушка вздохнула: из-за взрыва листы разлетелись по всей комнате, и Джем схватила с пола первые попавшиеся бумаги, которые, как теперь выяснилось, к благотворительности почти не относились. Впрочем, других дел у Джеммы все равно не было, и она погрузилась в чтение, в сотый раз проклиная специфическую грамматику ардийского языка — официально-деловой стиль мог вогнать в тоску любого земного бюрократа. Зато почерк у Тарины был каллиграфический, что значительно упрощало занятие Джем.
Странные дела творились в Бермене: откуда-то в основной оборот денежных средств вливались большие суммы. Они совершали круг и затем исчезали, чтобы спустя пару недель или месяцев возникнуть в совершенно иной отрасли и вообще другой части страны. Почему госпожа советница думала, что это одни и те же деньги? Во-первых, сходны были сами схемы обогащения людей, о которых до определенного времени вообще никто не слышал, а затем они самым волшебным образом вдруг оказывались весьма состоятельными. Во-вторых, некоторые цифры повторялись раз от раза, полностью выходя за рамки, которые можно было бы назвать совпадением. Тарина размышляла, что схемы действуют не менее двух — трех лет, скорее всего, возникли еще в правление отца Олдера, и планировала назначить проверку архивов казначейства за последние пять — десять лет.
За окнами глашатаи возвещали о том, что сегодня через два часа после обедни его величество собирает жителей Бермены на Соборной площади.
Джемма пару раз отвлекалась, когда под окнами начинали орать особенно громко, а затем с головой ушла в изучение документов. Несколько пергаментов о благотворителях, чудом затесавшихся в кипу, тоже ее озадачили. Тарина сообщала, что, несмотря на рок, преследующий тех, кто пытался заниматься трущобами, Даниэль Сергент (до того, как попал в застенки инквизиции) активно пропагандировал это богоугодное дело среди аристократии. Его, конечно, не слушали. Зато теперь упавшее знамя подхватил Гашпет. «Рисуется!» — пренебрежительно фыркнула Джем. Хотя надо отдать должное, с примой театра соглашались охотнее, чем с изувеченным оспой юношей. Внизу документа был оттиск ладони с пером — как на значке Даниэля. Девушка вспомнила тускло поблескивающий кругляшок на простом камзоле Сергента и опять загрустила.
Рядом беспокойно завозилась Ориел, Джемма перевела взгляд за окно и удивилась: она и не заметила, как минул полдень, перевалив за обед.
— Послушай, может, у меня глаз замылился, — Джем, оперируя несколькими выдержками, быстро пересказала подруге содержание бумаг.
Бейн, держась за голову, кое-как села на кровати и сосредоточилась.
— Из всего сказанного я бы зацепилась за фразу «уходит в правление отца Олдера». Мы этого… хм, прости Господи, короля застали. Чуть страну по миру не пустил. И знаешь, получается, у него под носом можно было творить, что угодно. Неудивительно, что работорговцы облюбовали Ардию. Так, все. Думать больно. И ты мне даже кусочка не оставила. Принеси что-нибудь поесть.
Джемма, отложив пергаменты и попросив подругу не засыпать на этот раз (чтобы Ориел не осталась еще и без обеда), влезла в сапожки и поспешила на первый этаж гостиницы. В голове крутились обрывки документов, которые девушка крутила и так, и эдак, под разными углами, пытаясь дорисовать получающуюся картину.
Нижняя зала оказалась пуста, только хозяин дома оправлял на выдающемся животе складки темно-синей котты[25] и беседовал с каким-то купцом, уже собирающимся выходить. Длиннобородый трактирщик улыбнулся Джем, принял заказ и, крикнув на кухню, продолжил разговор:
— Эх, миновали тихие годы пьяницы Ренульфа. В неспокойное время живем: что ни год — обязательно взрыв. Вот даже аренда лавок в центре в разы упала — все боятся вместо прибыли Богу душу отдать. А вы, госпожа, что не идете на площадь? Я вот всех слуг отпустил на его величество посмотреть. Только младшего по хозяйству оставил.
