То, что было вчера - страница 11
Ушел автобус.
Полдень. Рабочий день.
На остановке один человек. Веселый, добрый, желающий поговорить, но никого рядом нет. Он один. А автобус подойдет вот-вот. И как же не поговорить?
Может быть, он выпил сегодня, перебрал, хотя и не думал об этом, но поговорить хочется. Просто необходимо ему поговорить — и про дела свои, и про все…
И вот автобуса нет, а второй человек подошел.
Броситься бы к нему!
— Вы?
— Привет, Иван Михалыч!
— А вы что тут?..
— Как что! Смотрю, езжу… Вот в один конец и теперь — в другой. Автобусы мы чаще пустили. Автобусы новые. Светильники новые установили по всем улицам. А вообще, что я тебе говорю?! Ты ж сам был на сессии горсовета…
Подошел автобус:
— Давай, давай, помогу. Заодно посмотрим с тобой, как пассажиров обслуживают…
Может быть, это был председатель горисполкома или секретарь горкома. Даже — первый. А Иван Михайлович, пусть он сегодня и сорвался, тоже не последний человек.
А теперь на остановке пусто. Обед. Автобусы приходят и уходят, но если и выйдет из них кто, то никто в них не садится…
Кошка выбралась из снега и села у столба с большой буквой «А».
«А» — автобус, остановка автобуса. А кошка? Красивая, необычная кошка. Ангорская. Шерсть светло-серая, мохнатая, глаз и ушей почти не видно. И на вес — с малого барашка.
Стряхнула кошка снег с хвоста, и поджала этот пушистый хвост, и еще больше спрятала невидимые уши, и уселась беспокойно, подняв передние лапы и голову, и стала смотреть влево — на дорогу, откуда приходит автобус.
Через минуту пес — овчарка — не овчарка, но что-то от нее, — взлохмаченный и нервный, все обнюхал вокруг и рядом с кошкой, но кошка и не пошевелилась. И он сел рядом с ней, и стал беспокойно дышать, выбросив длинный красный язык, и смотреть, когда придет автобус.
Было снежно и даже холодно. На остановке никого не было. А они сидели рядом — гордая кошка и нервный пес, дружно, почти спокойно сидели на снежном асфальте. Видно, были они давно знакомы и ждали одного автобуса.
Может быть, хозяина своего ждали? Или — хозяйку? Или другого близкого человека…
ЯН-ВАНЫЧ
Мы не знакомы с ним ни домами, ни делами. Но мы — старые знакомые и даже друзья — по улице, по тротуару. Здесь мы встречаемся часто, когда я приезжаю в эти края и брожу туда-сюда, порой — просто так, когда работается, а подчас — в смятении, когда не знаешь, что делать. Но стоит увидеть Яна-Ваныча, и на душе становится спокойнее, и потом все ладится.
Ян-Ваныч подметает улицу и тротуар — триста метров вперед и триста назад, если нужно. Все должно быть чисто и аккуратно на его участке, но это трудно, конечно, порой очень трудно. Зимой, например, когда идет снег, пройдясь вперед, он обязательно вернется назад и еще раз смахнет успевший насыпать снежок. Или даже летом, когда мимо проходят дети и бросают конфетные бумажки, где не положено, приходится возвращаться назад. А бывают и сильный ветер, и буря на море, и ломают они ветки деревьев, срывают листья и тогда — только следи. Раз выйдешь с метлой, и два, и три…
Я знаю Яна-Ваныча сто лет. Вернее, двадцать, как приезжаю сюда. И все он — тут. И все — при деле. Метет и метет своей березовой, приводит в порядок улицу.
Когда-то, теперь уже очень давно, когда мы познакомились и впервые разговорились, удивило меня имя его. Почему Ян-Ваныч? Ну, Ян — понятно, а тут еще и отчество Ваныч. Или уж Ян-Яныч, поскольку Ян — это Иван, или Иван-Иваныч.
— Ну, что вы! — сказал Ян-Ваныч. — Я почти русский, а кроме того — русские… Я, например, всегда…
И он сказал всякие хорошие слова о русских, и что-то еще, и я был благодарен ему.
Потому тогда, шутя правда, я ответил Яну-Ванычу!
— Знаете, русский — не генеральское звание, хотя и генералы, и солдаты бывают разные…
— Нет, не говорите! Русские — это…
Громкие слова — всегда громкие, но иногда и они, если искренни, превращаются в душевные. Ян-Ваныч говорил душевно.
И мы подружились.
И сколько раз ни приезжал я — летом, зимою, весною, — всегда встречал Яна-Ваныча на его посту — триста метров вперед и триста назад, если нужно.
Стоим, говорим.
Я про деревья спрашиваю, в которых мало понимаю.
