На станции заспанный буфетчик — замечательный человек, приветливый, — обрадовался нам:
— Из Москвы… на праздник сюда? Вот радость! Там ведь у вас, в Москве-то, што — гулянье, наряды, чего только… музыка!.. Вчера я тоже приехал из Ярославля, купил кой-чего в буфет. Только не приступишься, дороговь такая. У меня архангельская семужка еще есть, надо ли вам?
— Давай, — говорит Василий Сергеевич.
— Надо рюмку дернуть в дорогу, — предложил Караулов.
— Что ты? В Страстную Субботу… Обалдел? — строго сказал Василий Сергеевич.
Но когда всем нам налили березовую настойку, на почке, — то и Василий Сергеевич тоже выпил, смущенно сказав: «Я пью только для того, чтобы узнать, хороша ли семга, стоит ли брать…»
Понятно, конечно…
Хорошие люди были в России, была какая-то настоящая правда жизни, и все было верно, как надо — почему и для чего. И не просто так, чтоб уж очень верно и умно, а хорошо…
Дорога, сказать правду, расползлась. Время такое — так и называется: бездорожье. Тарантас качается из стороны в сторону, из колеи в колею. У мелколесья — целое озеро, все залито весенней ростепелью.
— Стой! — кричит Павел Александрович. — Утки!..
Действительно, видим, стаями летят утки. Пролетев над нами, они опускались ниже и ниже и сели среди кустов, где кочкарник и заросль, мелколесье.
Охотники остановились, вынимая ружья, патроны, и пошли к кустам, к мелкому лесочку. Оказывается, глубоко.
Павел Сучков и Караулов, прыгая по кочкам, скрылись в мелкой заросли кустов. Видим, сбоку целая стая уток летит на них. Раздались выстрелы, и по кустам лег дым. Опять выстрелы, и вскоре из кустов показываются приятели. В руках у них большие дымчатые утки.
— Какие большие!..
— На шее черное кольцо…
— Нездешние… — говорят возчики.
— Морские, — подтвердил Василий Сергеевич, — наверно, рыбой пахнут.
— Что значит морские?.. — горячился Павел Александрович. — Все равно дичь.
— Эвона летят журавли… Ишь сколько! — показывает возчик Феоктист.
— Ну нет, — говорю я, — журавлей бить нельзя. Это оттуда, от меня… Они напротив моего дома живут, не стреляйте.
Журавли, освещенные утром, крикнули гортанным звуком: «курлы… курлы…» — и поднялись, высоко пролетев над нами.
— Журавля бы хорошо на праздник застрелить…
— Ни к чему, — сказал Коля.
Василий Сергеевич пристально и молча посмотрел на него.
— Чего ты смотришь, думаешь, что только ты понимаешь! Я тоже, брат, естественную историю знаю.
— Черт знает что! — возмутился Василий Сергеевич. — Естественную историю знает. А?!
Сев на подводы, мы тронулись дальше. За деревьями показалась Нерль. Разливалась по лугу у леса, и идет лед.
— Как же мы там пройдем? — спросил я у Феоктиста Андреевича.
— Да ведь вот… лед тронулся. Это вот сейчас, а то ровно было… Поднялся лед-то… Подождать надо будет.
— Эвона! — закричал возчик Батранов, спускаясь к берегу реки. — Глядите: заяц на льдинке, эва, сердяга, попал…
Заяц, сидя на куске льда, пригнулся. Караулов соскочил с тарантаса и побежал стрелять зайца.
— Не надо! Не надо! — закричали мы все.
— Это подло! — крикнул Коля Курин.
— Вы немножко осторожней выражайтесь, Николай Васильевич, — сказал, садясь в тарантас, Караулов.
Оказалось, что Коля «подло» крикнул нам за то, что мы запретили застрелить зайца.
Мы поехали к самой речке. У перевоза, по ту сторону, стояли на горке сараи деревни и виднелись верхушки деревьев моего сада. А у берега трое копошились над старой лодкой. Медленно двигались ледяные глыбы, надвигаясь одна на другую, ломаясь, — на реке стоял шум и хруст льда.
— Гони лодку! — кричал возчик Феоктист.
С той стороны отвечали:
— Гони-и!.. Подождешь!.. Течь… конопатить надоть…
— Вот, — кричит другой, — кады прогонит вашутинский лед, легче станет. Озорно!.. Не проехать нипочем…
Мы стоим, молчим. Мрачно двигаются льдины речные.
— Чего ж, обождать надо, — говорит Феоктист. — Ишь, чего его гонит…
— Когда же его пронесет-то?
— Да кто знает… — отвечают нерешительно возчики. — Ежели на Выселки поехать, переждать… али к леснику Сергею Лобачеву, он нам рад будет.
— Верно, — соглашаемся мы. — Едем к Лобачеву, у него хорошо.
В огромном ровном сосновом бору стоит дом лесника Лобачева. Радостно встречает нас лесник с семьей.
