Этот ринулся на Тома.
Том почувствовал ярость. Желанную и своевременную. Как смеет эта падаль в него стрелять! Как смела она не рухнуть гнусной рожей в грязь после такого блестящего удара!
Том увильнул от ножа и заехал кулаком в челюсть этой скотины.
Хрусь!
Мало. Мужик здоровенный, вдвое тяжелее Тома, вдвое больше мышц, вдесятеро больше подлой крови.
Том взвинтился вертикально, вопреки здравому смыслу, заверещав от натуги. Нога его на скорости миль восемьдесят в час врезалась в челюсть противника.
Приземлились они одновременно: Том — на ноги, готовый к еще одному удару, противник — на спину, готовый к погребению. Или почти готовый.
Пистолет серебрился у стены. Том шагнул было к нему, но передумал. На кой? Пристрелить собаку? Замараться и получить срок? Безрадостная перспектива. Он сплюнул, развернулся и понесся туда, откуда прибежал.
Пусто. Свернул — и тут пусто. Вдоль стены, сливаясь с ней, к пожарной лестнице, вперед и вверх, а там… Крыша плоская, подпирает стену соседнего флигеля, южного, более высокого. Он помчался ко второму, задержался у большого вентилятора, уже в квартале от места, где уложил эту суку из Нью-Йорка.
Том рухнул на колени, вжался в тень, вслушался в гулкое буханье сердца.
Жужжание миллиона покрышек об асфальт. Отдаленный гул самолета высоко над головой. Где-то неторопливо треплются двое, где-то шипит на сковородке масло или растопленный жир, а может, вода сливается с подоконника. Скорее первое, ибо здесь Денвер. Не Филиппины. И никаких нью-йоркских звуков.
Он откинулся назад, закрыл глаза. Попытался выровнять дыхание.
Что за бред! Одно дело — драки подростков в Маниле, совсем другое дело — в Штатах в возрасте двадцати пяти почтенных лет. Нечто невообразимое! Просто не верится, что все это с ним приключилось.
Ха, «приключилось»! Еще не конец. Еще выпутаться надо. Знают ли они, где он живет? На крышу за ним пока никто не полез.
Том подполз к карнизу. Внизу проулок между двумя оживленными улицами. Силуэты денверских кровель вырисовываются вокруг. Странный запах… Как будто сахарная вата замешана на резине, и все это тлеет.
Где-то он это уже нюхал. Но где? Не здесь же! В горячем летнем воздухе замелькали красные, желтые, голубые огоньки, как будто кто-то швырнул в небо горсть самоцветов. Можно поклясться, что…
Голова Тома вдруг мотнулась влево. Он взмахнул руками, но мир завертелся, и Том понял, что влип.
Что-то врезалось в него. Что-то здоровенное, тяжеленное, как кузнечный молот. Как пушечное ядро. Он почувствовал, что падает, но не осознал, на самом ли деле падает или просто теряет сознание. Голова, казалось, раскалывается на части.
Он как подкошенный рухнул навзничь, в черную подушку, поглотившую весь его разум.
Глаза его открылись. Он увидел черное беспросветное небо. Ни огней, ни звезд, ни домов. Чернота. И малая луна…
Моргнул, попытался вспомнить, где он. Кто он. Но вспомнил лишь, что видел сон. Яркий, живой, динамичный.
Закрыл глаза, попытался проснуться. Снилось ему, что он пытался удрать от каких-то людей, пытавшихся с ним расправиться. Он уложил одного из преследователей и вскарабкался вверх по стене. Затем увидел огни. Прекрасные огни. И вот теперь он проснулся. Но где именно?
Он сел, огляделся. Тени высоких деревьев падали на скалы, на валуны просеки, в которой он спал. Глаза постепенно привыкали к темноте.
Приглядевшись, заметил впереди какое-то поле.
Поднялся, чуть расставил ноги для устойчивости. Оглядел себя. На ногах кожаные мокасины. Темные штаны, рыжая замшевая рубаха с двумя карманами. Рука сама собой потянулась к левому виску. Тепло и сыро. Посмотрел на пальцы — кровь.
Ударили его, видимо, во сне. Неслабо так вмазали по башке. Он повернулся, посмотрел на темное пятно на скале там, где лежал. Стукнувшись о такую скалу, можно и сознание потерять. Но, кроме сна, он ничего не помнил. Где этот город? Улицы, уличное движение, выстрелы, оружие…
Здесь скалы с редкими большими деревьями. Но что это за место? Он понимал, что удар по голове мог отключить память.
Как его зовут-то? Томас. Человек во сне орал ему его имя: Томас Хантер. Том. По фамилии Хантер.
