Женя прервал:
— Может быть, это и так, но ничего не поделаешь! Такова жизнь…
— А знаешь, — продолжал Томов, — была бы у меня другая возможность жить, я бы теперь, может быть, сам туда не пошел. Как это получилось, не знаю, но меня что-то словно подкосило…
Женя взглянул на Илью, усмехнулся и ничего не ответил. Они подходили к трамвайной остановке.
Столица жила обычной жизнью, хотя большинство населения бедствовало. Центр и шоссе Киселева, начиная от площади Виктории и шоссе Жиану до Триумфальной арки, были украшены флагами и яркими афишами, возвещавшими о праздновании дня авиации на аэродроме Бэняса. На развилке шоссе Жиану и Херестрэу, у памятника «Слава Авиации», лежали свежие букеты цветов. Масса народу двигалась к аэродрому. Магистрали, ведущие к аэропорту, кишели белыми аксельбантами полицейских и жандармов, стянутых сюда со всей столицы. Шутка ли! Сам его величество и вся королевская семья должны были проследовать по этой дороге на парад.
Вот уже промчался на мотоцикле с визжащей сиреной полицейский комиссар. Шедших на аэродром людей жандармы прижали к обочине шоссе. Одна за другой, как бы убегая от глаз народа, проскочили на большой скорости огромные черные машины. Увидеть почти ничего нельзя было. Члены королевской семьи скрывались на задних сидениях за занавесками. Один лишь принц Николай сидел рядом с шофером. Ему нечего было скрываться. Страной он не правил, за ее судьбу не отвечал. Впрочем, ему было на все наплевать, будет он прятаться из-за каких-то зевак!
Перед мчавшимися машинами с королевской семьей кое-кто из хорошо одетой публики снял шляпу, какая-то женщина помахала платочком. В толпе раздался свист, улюлюканье. Жандармы насторожились, стиснули крепче карабины. Но народу было много. Кто-то из толпы громко крикнул: «Кровопийцы! Шкуры продажные!..»
Расталкивая плотную толпу, забегали полицейские. А люди, как ни в чем не бывало продолжали свой путь, весело запели популярную песенку: «Жил когда-то в Бухаресте музыкант до безумия влюбленный…»
Солнце пекло, а народ все шел… На ходу пили теплый лимонад, ели мороженое, отдававшее пригорелым молоком, ругали продавцов, острили.
…Аэропорт Бэняса выглядел празднично. Всюду виднелись зеленые ветки. Вокруг портретов Карла второго, Михая первого, принца Николая и прочих первых, вторых и последних властелинов гогенцоллерновской династии красовались жиденькие, с колючими стебельками розы и помятые национальные флаги, без которых не обходилось ни одно торжество или похороны. К аэродрому непрерывно подходили люди, подъезжали машины. Те, у кого не было билетов или пропусков, оставались на шоссе или в деревне возле аэродрома.
Для участия в празднике прилетели летчики из Польши, Бельгии, Франции, Германии, Италии и даже из далекой Японии. Сотни разноцветных афиш сообщали программу торжества, особо рекламируя прыжки на парашютах инженера и композитора Ионела Ферник и летчицы-парашютистки Смаранды Браеску.
В удобном месте, чтобы солнце не слепило глаза, возвышалась огромная трибуна, украшенная зеленью и цветами. Здесь расположились члены королевской фамилии, министры, генералы. Впереди всех, в белой форме и надвинутой на глаза широкой, круглой, как решето, лётной фуражке, пошевеливая рыжеватыми усиками, стоял король Карл и что-то объяснял патриарху Мирону Кристе. С двумя панагиями и массивным золотым крестом, весь в иностранных орденах, патриарх пухленькими, благоухающими воском и ладаном руками поглаживал свою белую пушистую бороду. Суверен улыбался, пожирая глазами затянутые в корсеты рыхлые фигуры министерских жен. Под взглядом его величества дамы закатывали глазки, их накрашенные и загнутые ресницы опускались с деланной скромностью: кокетливо поводя напудренными обнаженными плечами, они томно открывали нежные ротики с ядовитыми, бойкими язычками. Делая вид, что смотрят, как, распластав свои длинные крылья, легко парит в воздухе серебристый планер, они ловили липкий взгляд прищуренных глаз повелителя страны…
Тупицы или вышедшие в отставку мужья смотрели на это сквозь пальцы, догадливые — сияли, предвидя приглашение на покер к его величеству, заранее строили планы упрочения своего положения; завистливые — шипели на своих старух, не сумевших, привлечь внимания короля, и давали себе слово при первом удобном случае заменить их более молодыми и интересными. Эти были готовы жертвовать всем ради своей карьеры. Ревнивые делали вид, будто ничего не замечают…
