Еще не произнеся ни слова, Рожош уже захватил слушателей. Глухой нерешительный гул, потом два-три возгласа — и вот уже вся площадь оглушительно вопит и беснуется… Тысячи шапок мелькают в воздухе.
— Рожош!.. Рожош!.. Рожош!..
Рожоша самого захватывают эти непрекращающиеся овации.
Раскрасневшись, он горящим взглядом обводит неистовствующую толпу. Он ищет мысли, слова, которые ответили бы желаниям масс. И если бы овации не длились так долго, он бы это слово, быть может, и сказал. Но по мере того, как крики медленно стихают, Рожош усилием воли подавляет искушение. Нет, он возьмет себя в руки, он не обманет тех, кто послал его сюда.
Еще несколько запоздалых «Да здравствует!» и затем — тишина.
Толпа напряженно ждет.
— Уважаемые товарищи!
Голос Рожоша резко рассекает тишину.
— Чехословацкая демократия… социал-демократия… чехословацкая демократия… провокация венгерской знати… Подрывная работа большевиков…
Не больше десяти минут говорит Рожош, и вот в левом углу площади возникает ропот, слабый сперва, как ропот молодой листвы под легким ветерком.
— Чехословацкая демократия… Гнусный венгерский большевистский террор.
Ропот усиливается, растет, заполняет всю площадь, вторит голосу Рожоша, как контрабас в цыганском оркестре вторит первой скрипке.
— Чехословацкая демократия… Банкротство русской революции…
— С землей как? — кричит вдруг голос с середины площади.
— Большевики землю дают! — подхватывает визгливый женский голос.
— Земли!.. Земли!.. Земли!.. — ревет вся площадь.
Рожош бледнеет. Он втягивает голову в плечи, как солдат, заслышавший шум приближающегося снаряда. Он кусает губы. Затем опять раскрывает объятия.
— Товарищи! — силится он перекричать многоголосый рев толпы. — Товарищи! Братцы! Большевистская провокация…
Дальше говорить ему не удается.
Может быть, услыхали слово, может быть, только почуяли его, но народ дальше слушать не хочет, не хочет больше молчать.
— Земли!.. Земли!.. Земли!..
Кажется, будто кричит один рот, один огромный рот, с которого впервые за этот год сняли замок.
— Ленин!.. Ленин!..
Рожош еще пытается заговорить, но позади него, в комнате ратуши, берегсасский жупан и начальник военной полиции уже действуют.
— Ленин!.. Ленин!..
С двух сторон площади словно из-под земли вырастают длинные цепи жандармов. Штыки, шлемы.
— Ленин!.. Ленин!..
Когда народ замечает жандармов, штыки сверкают уже у самых телег. За жандармами движутся полицейские с резиновыми дубинками. Спереди — ратуша, сзади — гостиница «Звезда» с опущенными железными ставнями, с обеих сторон жандармы.
— О-о-ох!..
Приклады работают. Глухо отдаются удары резиновых дубинок.
— О-о-ох!.. О-о-ох!..
Теперь всего четверо остались на балконе. Впереди — берегсасский жупан, позади Рожош, Мария и Петр.
Жупан застыл, скрестив руки. Лицо его неподвижно, только глаза обшаривают площадь.
Мария прислонилась к стене. Мгновение ей кажется: сейчас потеряет сознание, но она овладевает собой и порывается броситься к жупану. Петр схватывает ее за талию и не пускает. Мария пытается крикнуть, но Петр ладонью зажимает ей рот. Мария вонзает зубы в ладонь, на руке выступает кровь, но Петр не отнимает руки.
— О-о-ох!..
Душераздирающий вопль оглушает Петра. Чего тут возиться с Марией, когда там… Он выпускает ее и быстро уходит в комнату.
Мария бросается за ним.
Иван Рожош, мертвенно-бледный, с закрытыми глазами лежит на диване. Секереш водой освежает ему виски и в чем-то тихо убеждает его.
Мария делает несколько шагов к брату, но потом вдруг круто поворачивается и подходит к Петру.
— Что же теперь будет? — вполголоса говорит она.
— Они начали, мы будем продолжать, — шопотом отвечает Петр.
Комната полна народа. Одни хлопочут около Рожоша, другие, разбившись на кучки, обсуждают события.
— Площадь очищена, — громко объявляет Кириллов, входя с балкона. — Последний митинг в этой стране окончился. Надеюсь, что после опыта вчерашней ночи и нынешнего утра правительство возьмет себе за правило держать всех на подозрении. Отныне все подозрительны, — кто так, кто этак, без различия чинов и состояний.
— Значит, и вы тоже, господин жупан? — говорит Мария Рожош.