Рожош некоторое время расхаживал по комнате.
— Будь они в Илаве! Но чорт их знает, откуда они только берутся. Точно из земли вырастают, мешают нам работать, играют на руку реакции… Да, да, вся их работа только на руку Хорти и монархистам! Ты говоришь, Мария, что большевики сидят в Илаве. А на самом деле? Десять месяцев протекло с тех пор, как венгерские красные убрались из русинской земли, а не проходит недели без того, чтобы не приходилось снова возиться с ними. То крестьяне, то… Не далее как сегодня полиция опять задержала четырех большевиков: раскидывали гектографированные листки. Вот тебе «в Илаве»!
Рожош быстро, одну за другой, выпил две рюмки коньяку, В комнате настала тишина. Петр кинул взгляд на Марию — она опять кусала губы.
— Да, сегодня Окуличани опять поймал четверых. Распространяли примитивно гектографированные листки. Ругают республику да нас, социал-демократов. Дурацкая провокация! После венгерского примера все это нисколько не опасно, но все же неприятно, особенно нам, социал-демократам. Ну, да мы им покажем! И не такие виды видывали…
Теперь настала очередь Петру говорить. Он стал рассказывать о своем прошлом, когда и он еще служил большевикам. Ему ли не знать, что такое большевизм! И он твердо знает, что отныне, вступая в социал-демократическую партию, он в каждом большевике будет видеть своего смертельного врага. Пусть только сунутся, пусть только попробуют…
Рожош энергично потряс ему руку.
Мария неподвижно стояла у письменного стола. Нижнюю губу она немного выпятила вперед.
Секереш молча слушал Петра.
— Это ты хорошо сделал, — сказал он наконец. — Только берегись этой барышни. Не знаю — почему, но очень мне эта бестия не нравится. Всюду сует свой нос.
— Нашлись и авторы угрожающих записок, — суховато произнес Петр, — ему очень не понравился тон Секереша. — Полиция арестовала сегодня четырех товарищей.
— Знаю. Завтра их отправят в Кошицу, к прокурору. Переговорить мне с ними не удалось, но я убежден, что угрозы исходят не от них. Окуличани показывал мне их листки — серьезная работа!
— А если не они, то кто же?
— Работает еще третья организация.
Несколько секунд Секереш не отрываясь смотрел на шапку Петра, затем, как сумасшедший, кинулся к ней и вытащил из нее бумажку. Лихорадочно стал сверять ее с запиской, которую хранил у себя в бумажнике.
— Точь. в точь то же самое! Ну, теперь все ясно…
— Что ясно? — в совершенном недоумении пробормотал Петр.
— Ты только у Рожоша и был?
— Да, только там.
— Мария Рожош, — сказал Секереш. — Это она грозит. Без сомнения, она.
— Провокация? — спросил Петр, даже заикаясь от удивления.
— Не знаю, может быть… А, может, и из убеждения. Слишком уж глупо для провокации! В семье Рожоша таких вещей быть не может. Нет, так глупо можно действовать только из убеждения. С другой стороны, какие могут быть убеждения в семье Рожоша? Тут сам чорт ногу сломит. Надо смотреть в оба.
Петра даже в дрожь бросило. Рожош — вождь социал-демократии, планы Секереша, вся эта дурацкая крохотная страна, Мария Рожош — нет, это немыслимые, совершенно невероятные условия… Мария Рожош…
— Эта девица училась в Будапеште, там ее застала революция, она увлеклась — чорт ее знает, как это случилось. Эх, только бы бабы не путались. Меня ни один шпик не проведет. Окуличани я разыгрываю, как мальчишку… Но когда имеешь дело с бабами, — чертовски трудное, чертовски скверное дело эта нелегальная работа. Вот, если бы открытая борьба, массы… Если бы я мог стать на балконе ратуши, если бы мы шли на вооруженную борьбу… Но бабы, бабы…
Петр растянулся на кровати. Визит к Рожошу очень его утомил. Секереш ходил взад и вперед по комнате. Открыл окно, подбросил дров в печку и опять принялся мерять комнату шагами. Он, видимо, сильно нервничал, сорвал с себя галстук и воротник, потом скинул и пиджак и все продолжал ходить. Маленькая железная печурка накалилась докрасна.
— Дурацкая жизнь! Разок бы еще, хоть один разок выступить перед массами открыто…
Иосиф Секереш — четвертый сын сельского еврейского учителя. В детстве он мечтал стать врачом и во сне видел себя таким, каким знал дядю-доктора из Свальявы — в кожаной куртке. Имея девять душ детей, отец Иосифа получал в год девятьсот гульденов жалованья. Когда Иосифу исполнилось десять лет, его отдали в школу в Берегсасе. Кормился он у добрых людей по очереди, мать штопала для него поношенную одежду его старших братьев, и таким образом прошел он пять классов гимназии. Он шел первым учеником и в мечтах своих видел себя уже не рядовым врачом, а столичным профессором. Но смерть проведала, видно, что маленький Секереш с таким железным упорством готовился к борьбе с ней, и подстроила ему каверзу. Когда вместе с аттестатом об окончании пяти классов он получил награду — золотую монету в десять крон, пришла телеграмма от матери, вызывавшая его домой — на похороны отца. Пришел конец учению. Он и до этого времени не получал из дому помощи, но теперь уже ему самому приходилось посылать деньги домой, чтобы помогать воспитывать младших братьев. Из троих старших двое уже погибли от чахотки, а третий сидел в это время в казарме «на императорских харчах». Иосифа послали в Будапешт на трехмесячные бухгалтерские курсы. По окончании их он получил работу в Берегсасе на сорок гульденов в месяц. Работал он по десяти часов в сутки, а по ночам учился. Экстерном сдал экзамен на аттестат зрелости и снова уехал в Будапешт. Здесь он полгода пробивался уроками. Времени на учение не хватало, деньги же приходилось отсылать домой. Иосиф жестоко голодал и под конец свалился. Донимали его не легкие, как остальных братьев, а сердце. Пришлось бросить университет и вернуться в Берегсас бухгалтером. Теперь он зарабатывал уже семьдесят гульденов. Из Будапешта он привез с собой несколько социалистических книжек. В Берегсасе он был единственным, повидимому, человеком, регулярно читавшим немецкие социалистические журналы. Фирма, в которой он служил, отправила его на год на лесоразработки в Оссу. Там он выучился по-русински и познакомился с Отто Корвином. Это было на третьем году войны. Вместе с Отто Корвином он прошел циммервальдскую программу. В 1916 году трое младших братьев Иосифа пали на фронте реки Изонцо — один за другим, через равные промежутки времени, в той последовательности, в какой и родились. В забастовку во время брест-литовских мирных переговоров Иосифа Секереша арестовали. Революция вернула ему свободу. Во время диктатуры он работал в секретариате партии.
