«…Лжедимитрий и смута, — пишет С. Платонов, гораздо ближе, чем прежде, познакомили Русь «с латынниками и лютерами», и в XVII веке в Москве появилось и осело очень много военных, торговых и промышленных иностранцев, пользовавшихся большими торговыми привилегиями и громадным экономическим влиянием в стране. С ними ближе познакомились москвичи, и иностранное влияние таким образом усиливалось. Хотя в нашей литературе и существует мнение, что будто бы насилия иностранцев во время смуты окончательно отвратили русских от духовного общения с иностранцами (см. Кояловича «Историю русского народного самосознания». СПб. 1884 г.), однако никогда прежде московские люди не сближались так с западными европейцами, не перенимали у них так часто различных мелочей быта, не переводили столько иностранных книг, как в XVII в. Общеизвестные факты того времени ясно говорят нам не только о практической помощи со стороны иноземцев московскому правительству, но и об умственном культурном влиянии западного люда, осевшего в Москве, на московскую среду. Это влияние, уже заметное при царе Алексее в средине XVII века, конечно, образовалось исподволь, не сразу, и существовало ранее царя Алексея при его отце. Типичным носителем чуждых влияний в их раннюю пору был князь Иван Андреевич Хворостинин (умер в 1625 г.), — «еретик», подпавший влиянию сначала католичества, потом какой-то крайней секты, а затем раскаявшийся и даже постригшийся в монахи».
С момента появления на Руси киевских ученых и греков, в России начинает проявляться с каждым годом все сильнее борьба двух направлений: национального и западного.
«В половине же XVII века, — указывает С. Платонов, — рядом с культурными западно-европейцами появляются в Москве киевские схоластики и оседают византийские ученые монахи. С той поры три чуждых московскому складу влияния действуют на москвичей: влияние русских киевлян, более чужих греков и совсем чужих немцев».
Когда патриархом становится властолюбивый Никон, в большом количестве появляются в Москве киевские и греческие духовные деятели.
В царствование Алексея Михайловича в Московской Руси происходит борьба трех направлений: защитники национальной старины, грекофилы (сторонники греческой формы православия) и западники.
В пятидесятых годах в Москве образуется ученое братство из прибывших из Малороссии монахов. Один из монахов, Симеон Полоцкий получает доступ к царскому двору. Исследователи деятельности малороссийских монахов указывают, что они внесли в православие ряд чуждых ему идей, которые они заимствовали от католичества. Взгляды Симеона Полоцкого о преосуществлении Даров и об исхождении Святого Духа и от Сына, развивал также и его ученик Сильвестр Медведев.
Киевляне и греки вносят в церковную реформу чуждую русскому национальному православию струю западной церковности.
Эта струя вызывает энергичные протесты со стороны тех, кто начал церковные реформы и кто хотел провести их считаясь с русским традиционным православием.
Московская Русь, за исключением короткой эпохи Патриарха Никона, не знала борьбы Государства с Церковью и Церкви с Государством, которая характерна для истории европейских государств.
Московская Русь достигла такой добровольной симфонии всех видов власти, как никогда не знала Западная Европа. Московская Русь не знала внутри-национальных и религиозных войн. Она знала только войны из-за уделов, которые были борьбой за первенство в общей родине, которая всеми соперниками — Суздалем, Новгородом, Тверью, Рязанью и Москвой, — считалась общей родиной. Войны между Тверью и Москвой, Новгородом и Москвой, были войнами не за уничтожение общерусского центра, а войнами за создание общерусского центра. И Тверь и Москва не хотели быть отдельными независимыми государствами, как Бельгия и Голландия, а хотели быть общенациональными центрами.
Строгановы, если бы хотели, в любой момент могли отделиться от средневековой Руси. То же могли легко сделать Сибирские воеводы, обладавшие неограниченной властью за тридевять земель от Москвы.
