Неожиданно заговорил старик:
— Он был очень смышлёный мальчик. Я гордился тем, что у меня есть такой ученик.
— Я отчётливо различаю горечь в ваших словах, учитель.
— А я и не скрываю её, горечи своей. И, размышляя о Маулана Задэ, я предполагаю самое худшее.
— Что вы считаете худшим, учитель?
Шейх некоторое время стучал гранатовыми чётками — единственной драгоценностью, имевшейся у него в доме.
— Он приехал сюда не просто так.
— Я и сам об этом догадался.
— И сейчас он пошёл на встречу с кем-то.
— Он и сам не делал из этого тайны.
Шейх перевёл на Тимура взгляд своих слезящихся от масляного чада, подслеповатых глаз.
— Он заговорщик.
Тимур, закусив верхнюю губу, откинулся на потёртые подушки. Как же он сам об этом не догадался? Всё же духовный взор, к коему прибег старик, более проницателен, чем...
— Он сербедар? Да, учитель?
— Я буду возносить молитвы, дабы это было не так, но, к сожалению, уверен, что никакими молитвами дела здесь уже не исправишь.
— Я много слышал о них, но живого сербедара вижу впервые.
— Я знаком со многими из них, иногда они даже бывают у меня дома. Поверь, Тимур, среди них много достойных людей, все они последователи Магомета...
Тимур хлопнул себя ладонью по сафьяновому голенищу.
— Но чего они, в конце концов, хотят? Все твердят, что они многочисленны, но они бездействуют. Все намекают, что они мечтают о свободе для всего Мавераннахра, но их рассуждения о свободе слишком туманны. О свободе от кого? Боюсь, учитель, что для Маулана Задэ я являюсь не меньшим врагом, чем Токлуг Тимур.
— Если не большим, — прошептал старик, склонившись над чайником, так что молодой гость не мог его слышать.
Когда чай был выпит, Тимур по просьбе учителя рассказал о том, что ему привелось увидеть по дороге в Кеш.
— Кассан и Карабаир сожжены полностью. Как мне удалось разузнать, тумен[16] Ильяс-Ходжи — это старший сын Токлуг Тимура — ушёл на запад в направлении Бухары. Возможно, уже сейчас чагатайцы грабят её.
— Они ещё вернутся, — сказал шейх.
— Да. Правитель Бухары всегда был верным вассалом чагатайского престола. А Хива и Хорезм откупятся. Как всегда. Не пройдёт и двух недель, как войско Токлуг Тимура появится на Кашкадарье. Сначала у стен Карши, потом в нашем городе.
— Что ждёт нас тогда?
Тимур счёл этот вопрос риторическим и отвечать на него не стал.
— Твой ученик Маулана Задэ прибыл сюда, чтобы организовать сопротивление. Следы его работы я видел, направляясь к твоему дому...
— Почему ты остановился? Договаривай.
— Один раз сегодня я уже сказал, что сопротивляться так, как предлагает этот учёный муж из Самарканда, бесполезно.
Шемс ад-Дин Кулар внимательно посмотрел на Тимура, стараясь поймать его взгляд.
— Ты ходишь вокруг да около. Я чувствую, ты хочешь сказать что-то важное, так говори! И если боишься огорчить своего учителя, не бойся. Я живу на земле шестой десяток, благодарение Аллаху, и многое видел на своём веку. Никакая новая горесть не сломает меня, а всего лишь пополнит копилку горестей.
Тимур погладил свою волнистую бороду, и его и без того узкие глаза сузились ещё больше.
— Я знаю, как спасти Кеш.
— Спасти?
— Спасти. Не пролив ни капли крови.
Тут, в свою очередь, погладил свою длинную седую бороду Шемс ад-Дин Кулар:
— Говори.
— Но боюсь, учитель, способ, который я предложу, не понравится вам.
— Я уже сказал, что готов выслушать всё, что ты мне захочешь сказать.
— Я решил подчиниться Токлуг Тимуру.
— Подчиниться?
— Да, учитель. Я отправлюсь к нему со всем своим войском, а в войске у меня четыре человека, и паду перед ним ниц.
— Падёшь ниц?!
— Я попрошу его о снисхождении и скажу, что готов служить ему, как младший брат, как сын, а если понадобится, то и как раб.
— Хорошо, что тебя не слышит твой отец.
— Не вы ли учили меня, что всякий замысел следует оценивать лишь по тем результатам, которые он приносит?
Шейх довольно резво для своего возраста встал с подушек и прошёлся по каменному полу павильона, бесшумно ступая растоптанными чувяками.
— Ты впадаешь в большее бесчестье, чем Хаджи Барлас, бежавший ради спасения своей ничтожной жизни.
