Два месяца Захир и Ибрагим появлялись на рынке с большими мешками и скупали лепёшки и сыр, затем, переночевав в караван-сарае на окраине города, грузили специально купленную для этих целей хорезмскую арбу и отправлялись по большой дороге вниз по течению реки Аму. В пустынном месте, вдали от людских глаз поворачивали в открытую степь.
«Что мы сделали неправильно? — напряжённо думал Захир. — Чем обратили на себя внимание? Одеждой? Нет, одеты мы так же, как большинство хивинцев. Своими скуластыми лицами? Но такие лица уже, наверное, сто лет были в этих местах не в диковинку. Слишком частыми появлениями на базаре? Но базар на то и базар, чтобы на нём появляться хоть каждый день».
Они шли, стараясь как можно спокойнее и беззаботнее поглядывать по сторонам.
«А может быть, никакой слежки и нет? — спрашивал себя Захир. — А этот одноглазый в стоптанных чувяках, он так же торопливо отворачивается, когда поворачиваешь голову в его сторону, как делал это и тот, у ворот караван-сарая».
Остановившись у шёлкового ряда, Захир поднял кусок ткани и начал рассматривать его на свет. Ткань была настолько тонкой, что сквозь неё было отлично видно, как одноглазый подозвал к себе пальцем какого-то невзрачного старика в неукрашенной белой чалме и показал, почти не таясь, в его, Захира и Ибрагима, сторону.
Больше сомнений не было: следят!
— Что ты делаешь, безумный! — послышался над ухом Захира возмущённый крик. Это был торговец, он тащил к себе кусок шёлка, увидев, что странный покупатель нервно мнёт его в руках. — Покажи сначала деньги, оборванец, прежде чем хвататься своими грязными руками за такую ткань!
Захир разжал руки.
— Ваш шёлк великолепен, как свет утренней зари, как ресницы возлюбленной, лёгок, и я жалею о том, что забыл дома свой кошелёк.
— Кошелёк! — захохотал торговец. — Скажи ещё, что у тебя караван верблюдов, груженных индийскими пряностями! Скажи ещё, что ты переодетый шах и что у тебя...
Известно, что на восточных базарах люди разговаривают с ещё большей охотой, чем торгуют. Посланцы Хуссейна и Тимура убедились в этом на собственном опыте. Захир был убеждён, что их схватят сразу же после шумной и глупой истории возле шёлковой лавки. Но этого не произошло. Слежка продолжалась, он ещё несколько раз убеждался в этом, но хватать их не спешили.
Что это значит? Это может значить только одно: их подозревают, но ещё не решили, что с ними делать.
Надо что-то предпринять самому, пока что-нибудь не предприняли против тебя — так учил эмир Тимур, и, оказавшись в сложной ситуации, надобно этому совету последовать.
— Ибрагим, — тихо сказал Захир, не поворачивая к спутнику своего лица.
— Я слушаю, — так же тихо и так же глядя в сторону, отвечал тот.
— Мы сейчас расстанемся с тобой. Они подозревают нас, пусть их подозрения окажутся справедливыми.
— Говори яснее.
— Мы воры, Ибрагим.
— Мы во... воры?
— Ты пойдёшь налево, я пойду направо. Ты украдёшь кошелёк, и я украду кошелёк.
— Понимаю.
— Сделаем так, чтобы нас поймали. Поймали стражники.
— Но нам отрубят руку.
— Ты хочешь, чтобы нам отрубили голову?
Через некоторое время почти в один и тот же момент в разных концах базара поднялся страшный гвалт. Всякий опытный человек сказал бы — это ловят вора. И этот опытный человек не ошибся бы.
Стащив горсть золотых монет из-под носа менялы, Захир бросился бежать, петляя между арбами, ишаками и базарными зеваками. Ни первые, ни вторые, ни даже третьи не спешили его хватать. Истошно, по-бабьи, вопил меняла, расцарапывая щёки крашеными ногтями. На его крик явились стражники. Узнав о краже, они неохотно затрусили вслед за дерзким похитителем.
Захир бежал как олень, и ленивцам в синих халатах нипочём бы его не догнать, когда бы у них не было особого средства. Один из стражников снял с плеча лук, вынул из колчана стрелу — конец её был обмотан дратвой, при воспламенении дающей много дыма. На углях в мангале первого уличного торговца он эту дратву воспламенил, и через мгновение в небо взмыла нещадно дымящая стрела. Это был знак стражникам, стоящим у базарных ворот. Они тут же стали запирать высокие скрипучие створки.
