Муж, уклонившийся от положенного
поприща, тёмен перед лицом Аллаха.
Муж, прошедший положенное поприще
до конца, светел перед лицом Аллаха.
Муж, прошедший сверх положенного,
благословен.
Фаттах аль-Мульк ибн-Араби,
«Книга благородных предсказаний».
Огонь решили не разжигать, несмотря на то что селение стояло в стороне от караванной тропы и было давным-давно заброшено. Барласский бек[5] Хаджи Барлас выбрал для ночёвки единственную из сохранившихся камышовых юрт. Его нукеры разделились на три части. Первая составила внешнее охранение, вторая занялась приготовлением ужина, третья тут же улеглась спать, чтобы в положенный час сменить первую.
Хаджи Барласу, не привыкшему себя ни в чём ограничивать, пришлось в этот раз довольствоваться чашкой кумыса и куском вяленого мяса.
Все свои богатства — и гарем, и стада, и поваров — ему пришлось бросить на берегах Кашкадарьи, спасая свою жизнь. И теперь он с малым числом слуг пробирался в Хорасан, рассчитывая там отсидеться, пока Токлуг Тимур[6] вместе со своими чагатайскими собаками будет собирать дань на землях Мавераннахра[7]. Не было таких зверств, преступлений и надругательств, которые не совершались бы во время этих сборов. И сам барласский бек меньше, чем кто-нибудь другой, мог рассчитывать на снисхождение со стороны грабителей из Страны Чет[8]. Отношения между барласами и монголами, кочевавшими к северу от реки Сыр, никогда не были безоблачными и особенно обострились после того, как первые приняли мусульманство. С тех пор, воюя с правителями Чагатайского улуса, они отстаивали не только своё имущество, но и свою веру. Вообще-то и сам Чингисхан, и его сыновья отличались веротерпимостью, но в отношении других народов. Всё стало намного сложнее, когда проблема выбора веры разделила самих степняков.
Когда с ужином было покончено, Хаджи Барлас откинулся на кошму и попытался заснуть, чтобы набраться сил для дальнейшего бегства. Он не был человеком слишком трусливым, ибо такой никогда не возвысится среди кочевников, но считал, что в данном случае есть все основания для спешки. Однако заснуть ему не удалось: страх, видимо, имеет большую власть над сердцем человека, чем усталость. Бек лежал, прислушиваясь одновременно и к окружающим звукам, и к мыслям, шевелившимся в глубине души. За стенами юрты храпели кони, шёпотом переругивались нукеры, звенели сверчки. В стенах копошились бесчисленные насекомые. В душе бека расправляла свои тёмные крылья тоска. Да, свою жизнь он, вероятно, спасёт, но что он станет делать в Хорасане? Да, его правитель сейчас считается его другом, но одно дело ехать к нему в гости в качестве всесильного бека, и совсем другое — мчаться к нему под крыло, будучи разбитым и гонимым.
Может быть, вернуться?
Нет, ответил сам себе Хаджи Барлас, возвращение — неминуемая смерть, и хватит тратить время, отпущенное для драгоценного сна, на размышления о бесполезном.
Но и второй его попытке заснуть не суждено было стать удачной. Камышовый полог, прикрывавший вход в юрту, откинулся, и на фоне звёздного неба показалась фигура телохранителя.
