Тихое утро - страница 11

Весело Никишке. А конь всё копытами хрупает да фыркает. Ступит иногда с маху на медузу — разбрызгается она по песку, как редкий драгоценный камень. Пусто впереди, пусто назади, пусто слева, пусто справа. Слева море, справа лес. А в лесу что? В лесу вереск да сосны кривые, маленькие, злые, да берёзы такие же. Ещё в лесу ягоды есть сладкие: брусника да черника. И грибы: маслята липкие, рыжики крепкие, сыроежки с плёночкой, с торчащими на шляпках сосновыми иглами. Медведи в лесу ходят и другие звери, а птицы совсем нет, рябки[25] одни тонко перекликаются. Дед Созон говорит: «Отлетела чегой-то птица. Бывало, побежишь с пестерём-то в лес, полон пестерь, набьёшь-дак. А ныне отлетела чегой-то птица, бог с ней, совсем ушла!»

Выбегают из лесу в море реки, большие и маленькие. Через большие реки мосты положены. Нюхает конь брёвна, слушает, как внизу вода вызванивает. Ступнёт шаг, шею выгнет, назад оглядывается.

— Но! — скажет Никишка потихоньку.

Конь ещё шагнёт. А звук на таких мостах глухой, и вода внизу тёмная, будто крепкий чай. Все реки из болот выбегают, нету чистой воды, вся такая, и море возле впадения рек швыряет на песок жёлтую пену.

А то чёрное что-то в песок вросло, коряга там или, может, камень тёмный, бугристый. Конь издали ещё заметит, насторчит уши, голову задерёт и вот вбок норовит, боится.

— Ты ужо вбок не ныряй, — говорит коню Никишка. — Это ничего. Это так, дерево росло, да сгнило, да в песок устряло. Вишь, коряга? Вишь, это тебе ничего.

Конь слушает внимательно, кожей передёргивает, фыркает и несёт Никишку дальше, всё вперёд и вперёд. Слушается он Никишку. Его все звери слушаются.

Вот и горы пошли. Высокие, чёрные, стеной в море обрываются. На обрывах сосенки да берёзки корявые лепятся, смотрят в море, ждут горя. А внизу осыпь каменная: камень воду лезет пить. Много камня, громоздко очень. Конь всё осторожнее идёт, принюхивается, выбирает, куда ногу поставить. Шёл, шёл и упёрся, стал, ни вперёд, ни назад, ни вбок — никуда. Слезает долой[26] Никишка, коня берёт за повод, шагает по мокрым камням. Вытягивает конь шею, прижимает уши, скачет за Никишкой, приседает, щёлкают подковы, дрожат ноги. А под ноги ему накатываются со звоном волны. «Шшшшу!» — набегают. «Сесс!» — откатываются. «Шшшшу!» — снова набегают…

Нет, не может идти конь! Чудится[27] ему: разверзается слева водяная бездна, приливает море, шумит, а под ногами камни — не уйти, не убежать! Останавливается он в ужасе, храпит, скалит жёлтые зубы. Сердится Никишка, дёргает, тянет изо всех сил за повод. «Но-о!» — кричит. Не идёт конь, глядит на Никишку фиолетово-дымчатыми дрожащими глазами. Стыдно становится Никишке, подходит он, гладит коня по щеке, шепчет ему что-то ласковое, тихое. Слушает конь Никишкин шёпот, звон моря слушает, дышит тяжело, носит боками. Куда идти? Слева море, справа горы, сзади камень и спереди камень. Набирается конь решимости, снова скачет вперёд, и снова щёлкают подковы.

Наконец выбрался из осыпей, подвёл Никишка коня к большому камню, забрался в седло, и опять захрупали копыта по песку, по водорослям. А земля впереди всё мысы в море выставляет, будто длинные, жадные пальцы. Едет Никишка, впереди — далёкий голубой мыс. Доезжает до него — любопытно: а что там, за ним? А за ним новый мыс, ещё дальше выпяченный в море, там ещё и ещё, и так без конца.

Началась незаметная тропа, конь сам на неё свернул. Никишка задумался, смотрит вокруг, хочет тайну такую понять, чтобы всё, что видит, разом открылось ему. Да не понять этой тайны, смотри только с тоской, впитывай глазами, слушай ушами да нюхай. И смотрит Никишка зачарованный, думает, а тропа всё дальше от моря уходит, лесом идёт. Становится тихо, золотисто. Под ногами коня языки — жёлтые, красные, оранжевые. Пахнет мохом, грибами, янтарные рыжики везде, румяные волнушки. Весь лес горит, ёлочки только зелёные, да вереск стелется приплюснутыми островками. Красен лес, а из-под земли камни обомшелые, тёмные и бурые, выпирают, да стоят особняком серые, изуродованные, скрученные ёлки и берёзы, странно похожие на яблоню.