— Не ждали? Намиловались? Теперь давайте рассчитываться!..
Он замахнулся на оторопевшего Родьку и стоявшую в оцепенении Варю, но в это время за перегородкой в испуганном плаче зашелся сынишка. Федор бессильно опустил руку.
— Ладно, в другой раз!..
Взглянув напоследок на мертвенно побелевшие губы жены, мотнул головой в сторону перегородки.
— Что стоишь? Иди дите успокой.
И сам повернулся к выходу. На улицу, под дождь, который был сейчас не такой уж теплый, каким показался вначале…
А утром он пришел в контору, к начальнику. Горелов, пригладив седые виски, сказал:
— Ну, здравствуй! — Как всегда, поприветствовал кивком. — Так вот — за проводку плота спасибо. Показал себя. А за… — Горелов помедлил, прикуривая от одной папиросы другую, — за то, что ты натворил дома, придется тебе, дорогуша, отвечать.
— Спасибо и вам, Василий Егорыч! — разжал плотно стиснутые зубы Федор. — Позаботился! Вместе с сынком, выходит…
— Что? — ткнул Горелов папиросу в пепельницу, полную окурков.
— Говорю, постарались!
— А ты погоди. За такие слова я могу и…
— Уволить? — Черные дуги бровей Федора переломились.
— И уволить! — повысил голос Горелов. — В дуроломах не нуждаемся! Вот так! — нацелил он на Федора белесые глаза, и от них повеяло холодом.
Федор стоял перед ним, отчаянно комкая кепку: «Доработался! Его сынок ворвался в мою семью, а я же и виноват. Отблагодарил!..»
— Что ж, Василий Егорыч, увольняй, раз заслужил!
Он повернулся и, широко распахнув двери, вышел вон, разгневанный, злой. Не оглядываясь, прошел через весь поселок, а оттуда повернул на тропу, что вела на полустанок.
Поехал в поезде дальнего следования. Куда? Вначале он и сам не знал. На полустанке транзитные поезда не останавливаются, он на ходу вскочил на подножку последнего вагона к оробевшей проводнице, стоявшей с флажком в руке, и попросил приютить его.
Часами он сидел и бесцельно глядел в окно вагона. Мимо проплывали северные деревеньки, купающиеся в лужах, солнечные пригорки с первыми зелеными побегами, оживающие леса, окутанные серой дымкой. Но его ничто не радовало. На крючке болтался вещевой мешок, повешенный поверх жесткой робы.
Слух был как бы выключен. Воспринимался только стук колес, в котором слышался все один и тот же зов: подальше, подальше…
* * *
Тихо под пологом брезента. А там, в ночи, снова нарастает шум. Ясно: продолжает прибывать вода. Скрипит, напрягаясь, запань, в обшивку баржи бьют лесины. А вот где-то гулко ухнуло, должно быть, лопнули стяжки пучков.
Федор встал. Надо выйти посмотреть.
— Подожди, вместе, — кто-то удержал его за руку.
Человек этот тут же пошарил под изголовьем, доставая кисет, и стал пробираться вперед. Запнувшись за что-то, зажег спичку. Огонь на мгновенье осветил его лицо.
— Дядя Елизар! — узнал Федор старика. — Ты-то что не спишь?
— Выспался. И тебе надо бы трошки соснуть.
— Не могу никак, — признался Федор.
В ответ старик только покряхтел.
Вышли. Стылый ветер ударил в лицо. Федор поднял воротник, огляделся. Лес, лес. Черные горбы его поднимались теперь не только в самом устье, но и много дальше. Река бурлила, несла новые вереницы пучков.
— Не прорвало бы… — забеспокоился Федор.
— Ничего… Сию пору удар с верховьев принимает не столько запань, сколько стор… Он, гляди, с берегами сросся. Вторая, значит, сила, — пояснил Елизар. — Однако поглядывать надо. Ты давай иди поспи, а я подежурю. В случае чего — подниму… Валяй.
— Не гони, дядя Елизар. Не уснуть мне сегодня.
— Да-а, — протянул Елизар и предложил: — Можа, покурим?
Федор согласно кивнул.
Сели на сходнях баржи. Темень понемногу начинала редеть. Но небо по-прежнему было в облаках. С непонятной торопливостью бежали они, низко опустив свои растрепанные космы.
— Того гляди, снова соберется дождь, — заметил Елизар. — Большая ноне вода. А ты как теперича к нам, — вдруг повернулся он к Федору, — насовсем или на один сгон плотов?
— Хочу насовсем.
— Был ли там, в сельце?
— В этот раз нет. Начальник с ходу меня сюда.
— Да-а, — опять со значением протянул Елизар. — А она, Варюшка-то, должно, ждет.
— Ха, ждет! — обозлился Федор. — Не видел, что ли, как давеча повернулась?
