— Козла не дам.
— Но мне нужен козел.
— Это не такая уж хорошая серьга.
— А мне не нужен такой уж хороший козел.
— Нет, козла не дам.
— Но ты получаешь не только серьгу, но и ухо в придачу, — сказал мастер Ли.
Они наклонились над столом, внимательно рассматривая окровавленное ухо.
— Не очень хорошее ухо, — усмехнулся Одноглазый Вэн.
— Ужасное ухо, — пропищала Толстуха Фу.
— Отвратительное, — усмехнулся Одноглазый Вэн,
— Самое худшее ухо, что я видела, — пропищала Толстуха Фу.
— К тому же какой в нем прок? — спросил Одноглазый Вэн.
— А ты посмотри на того мерзавца, которому оно принадлежало, и представь, сколько грязи оно слышало, — мастер Ли нагнулся над столом и прошептал: — Допустим, у тебя есть враг.
— Враг, — сказал Одноглазый Вэн.
— Он богат, и у него много земли.
— Земли, — сказала Толстуха Фу.
— Через нее протекает река.
— Река, — сказал Одноглазый Вэн.
— И вот полночь. Ты перелезаешь через забор, собаки тебя не почуяли, и ты тенью крадешься к истоку реки. Здесь ты озираешься, достаешь из кармана это отвратительное ухо и окунаешь его в воду. И из него вытекают такие грязные, жуткие, мерзостные слова, что рыбы на тысячи миль всплывают брюхом вверх. Коровы дохнут, едва попив из реки. Прекрасные сочные поля засыхают, а дети, искупавшись раз, заболевают проказой. И все это — за одного лишь козла!
Толстуха Фу закрыла лицо руками.
— Десять тысяч благословений той женщине, что родила на свет Ли Као, — запричитала она. Вэн же промокнул глаз грязным платком и хмыкнул:
— Ладно, твоя взяла.
В деревне моя жизнь шла размеренно, сезоны плавно сменяли друг друга. Теперь же меня подхватил ураган мира Ли Као, и, должен признаться, я пребывал в шоке. Но так или иначе следующее, что я помню — мы вместе с Ли Као и Толстухой Фу едем в роскошном паланкине по улицам Пекина, а Одноглазый Вэн идет впереди, разгоняя бедняков длинной тростью с золотым набалдашником. Одноглазый Вэн был одет как слуга из очень богатого дома, Толстуха Фу — как служанка, в то время как на нас с Ли Као красовались ослепительные халаты из тончайшего зеленого шелка, подпоясанные серебряными поясами, окаймленными нефритом. Жемчужные нити свисали с наших шляп и раскачивались на ветру, а мы важно сидели и обмахивались веерами.
Процессию замыкал слуга. Он волочил за собой груженную всяческими помоями тележку и паршивого козла, и это был тот самый разбойник, который еще недавно так браво размахивал ножом. Сейчас его голова была перебинтована., и он то и дело жалобно всхлипывал и стонал: «Мое ухо».
— Это дом Скряги Шэня, — Толстуха Фу указала на большой некрашеный дом, у входа в который курились дешевые благовония подле статуй бессмертного покровителя торговли, божественного искателя зарытых сокровищ, властелина богатства и всех прочих алчных божеств Небесной Канцелярии. — Скряга Шэнь — ростовщик и подлец. На него горбатятся в восьми районах города, у него есть шесть домов в шести разных городах, повозка, экипаж с шелковым балдахином, лошадь, три коровы, десять свиней, двадцать кур, восемь сторожевых собак, семь полуголодных слуг и юная наложница по имени Красотка Пин.
Впереди нас плелся старый крестьянин. Он вел тощего мула, который тянул допотопную телегу с каменными колесами, и на всю улицу кричал дрожащим скорбным голосом:
— Навоз! Свежий навооооооооооооооз!
В доме послышался странный звук, и неприятный резкий голос воскликнул:
— Каменные колеса? В Пекине?
Ставни распахнулись, и крайне отвратительного вида человек высунул голову.
— Великий Будда, каменные колеса! И впрямь! — прокричал он и тут же исчез в темноте дома. Через миг я услышал его вопли: — Повар! Эй, повар, живо сюда!
Тут входная дверь распахнулась, и Скряга Шэнь вместе с поваром выбежали на улицу и увязались за повозкой.
У них в руках были вилки, ножи, ложки, которые они тут же принялись быстро точить о медленно вращаемые колеса телеги.
— Удача-то какая! — кричал повар. — По меньшей мере, две медные монеты сэкономили!
— Мы счастливчики! — поддакивал Скряга Шэнь.
— Навоз! Свежий навоз! — молил старик.
Тут распахнулись другие ставни, и на улицу выглянуло милое личико с парой жарких миндалевидных глаз.
