— Па, ты что делаешь? — прошептала Магги.
Ей очень не понравились грубые манеры Джона Робертса. Он и ее работодатель, мистер Бьюфуа, были хуже всех из выступавших на митинге, и она полагала, что отец воспримет этого нахала так же.
Дик Баттерфилд замер с пером в руке.
— Ты что имеешь в виду? Что плохого в том, чтобы подписать, если я согласен? Хотя, на мой вкус, написано как-то витиевато.
— Но ты только что говорил, что французы никакая для нас не угроза.
— Тут речь идет не о французах, а о нас. Я поддерживаю старого короля Георга — он мне ничего плохого не сделал.
Он снова поднес перо к бумаге. В полной тишине весь паб смотрел, как Дик Баттерфилд ставит свою подпись. Закончив, он оглянулся и, увидев, что стал центром всеобщего внимания, изобразил удивление. Он повернулся к Джону Робертсу.
— Хотите что-нибудь еще?
— Напишите еще, где вы живете.
— Шестой дом Бастильского квартала, — прыснул со смеху Баттерфилд. — Но для такого документа лучше, наверное, будет Йорк-плейс, верно?
Он написал адрес рядом со своей фамилией.
— Ну вот, теперь можно обойтись и без визита, а?
Тут Магги вспомнила о нескольких ящиках портвейна, появившихся из ниоткуда несколькими днями ранее и спрятанных под кроватью родителей. Она улыбнулась: отец так охотно подписал декларацию, потому что не хотел, чтобы эти люди появились в Бастильском квартале.
После того как Дик Баттерфилд сообщил о себе, что требовалось, Джон Робертс подтолкнул открытую книгу Томасу Келлавею.
Томас уставился на страницу. Текст этой декларации отличался необыкновенной напыщенностью. Его обдумали заранее на небольших собраниях, аккуратно написали и отправили по ламбетским пабам и рынкам со специальными гонцами еще до того, как состоялся митинг в Камберлендском саду. Внизу стояли многочисленные размашистые подписи: одни уверенные, другие дрожащие, кое-где их заменяли кресты с адресами, написанными под ними рукой Джона Робертса. Все это было слишком сложно для Келлавея.
— Я не понимаю, почему я должен это подписывать?
Джон Робертс наклонился и постучал костяшками пальцев по столешнице рядом с гроссбухом.
— Вы подписываете это в поддержку короля! Вы этим говорите, что желаете, чтобы он был вашим королем, и будете сражаться с теми, кто попытается избавиться от него.
Он посмотрел на недоуменное лицо плотника.
— Вы что, сэр, дурак? Вы что, не хотите назвать короля своим королем?
Томас Келлавей вовсе не был дураком; он был встревожен. Он всегда придерживался правила подписывать как можно меньше документов, да и те желательно только деловые. Он даже не подписывал письма, что Мейси строчила Сэму, и отговаривал ее писать что-нибудь про него. Он думал, что таким образом не оставляет следов в мире, а потому не рискует быть неправильно понятым.
— Я не уверен, что королю грозит опасность, — сказал он. — Ведь тут у нас нет французов, а?
Джон Робертс прищурился.
— Вы удивитесь, узнав, на что способен плохо осведомленный англичанин.
— А что вы имеете в виду, говоря «публикации»? — продолжил Томас так, словно и не слышал последнего замечания. — Я ничего не знаю ни о каких публикациях.
Джон Робертс оглянулся. То рвение, которым заразил присутствующих Дик Баттерфилд, ставя свою подпись, быстро сходило на нет с каждым словом сомнения, произнесенным Келлавеем.
— У меня нет времени на эти разглагольствования, — прошипел он. — Тут много других людей ждут возможности поставить свою подпись. Где вы живете, сэр?
Он перевернул страницу и замер с пером в руке, ожидая, когда Томас назовет ему свой адрес.
— К вам зайдут другие объяснить, что к чему.
— Номер двенадцать Геркулес-комплекса.
Услышав адрес, Джон Робертс напрягся.
— Вы живете в Геркулес-комплексе?
Томас кивнул. Джем почувствовал, как у него узлом завязывается желудок.
— Вы знаете некоего Уильяма Блейка, печатника, проживающего на этой улице?
Джем, Магги и Дик насторожились одновременно. Магги стукнула ногой по табуретке Томаса Келлавея и нахмурилась, а Баттерфилд принялся изображать приступ кашля.
К несчастью, Томас Келлавей если что начинал, то остановить его было трудно. В этом он был похож на терьера.
