7. В художественном колледже
Джон приступил к занятиям в Художественном колледже осенью 1957 года. Он появился там в немыслимо тесных джинсах и длиннейшей черной куртке. Бдительность Мими он обманывал таким образом: поверх джинсов Джон нацеплял обыкновенные старые брюки, а на автобусной остановке, оказавшись на безопасном расстоянии от дома, скидывал их и оставался в джинсах.
– В Художественном колледже все принимали меня поначалу за «тедди». Со временем я стал одеваться несколько скромнее, но все равно под «тедди», ходил в дудочках и в черном. Артур Баллард, один из лекторов, сказал, что мне следовало бы несколько изменить внешний вид и не носить такие вызывающе узкие джинсы. Артур Баллард был добрым, и если меня не выгнали, то только благодаря его заступничеству. На самом деле я был не «тедди», а рокер. «Тедди» я только притворялся. Доведись мне встретить настоящего Тедди, с цепями и с его шайкой, я бы со страха наделал в штаны. Я стал очень самоуверенным и постепенно вообще перестал обращать внимание на Мими. Пропадал целыми днями. Носил что хотел. Вечно приставал к Полу, чтобы и он плюнул на своего отца и надевал, что ему нравится. Я никогда не любил работать. Рисовать, делать иллюстрации - это все-таки интереснее. Но моей специальностью оказались шрифты. Я что-то там такое пропустил, и они засунули меня в этот поток. Весь класс состоял из вонючих аккуратистов. Мне так же хотелось заниматься шрифтами, как прыгать с парашютом. Ясно, что все экзамены я завалил. Я не уходил оттуда только потому, что работать было еще хуже; уж лучше просиживать штаны в колледже, чем каждый день вкалывать на работе. Однако мне всегда казалось, что я выкарабкаюсь. Были моменты сомнений, но я чувствовал, что все это до поры до времени. Что-то должно произойти. Когда Мими выбрасывала мои рисунки или стихи, я говорил: «Ты пожалеешь об этом, когда я стану знаменитым». И я в это верил. На самом деле я не знал точно, кем хочу стать, но в финале я видел себя не иначе как эдаким чудаковатым миллионером. Я фантазировал, как женюсь на миллионерше и сбудутся мои заветные желания. Во что бы то ни стало сделаться миллионером! Если не получится честным путем, значит - бесчестным. Я был готов к этому - ведь ясно, что никто не собирался отвалить миллион за мои картины. Но мне не хватило смелости стать преступником. Я был слишком большим трусом для этого. Я бы никогда ни на что не осмелился. Вообще-то мы с одним парнем собирались обокрасть магазин, хотели сделать это продуманно, а не хватать с прилавка что попало; ночью мы наблюдали за магазином, изучали обстановку, но так и не решились ограбить его.
Джулия, с которой Джон проводил все больше и больше времени, по-прежнему одобряла его образ жизни. Она фактически вытеснила Мими. Он доверял ей. Джулия говорила с ним на одном языке, любила и ненавидела те же вещи и тех же людей, что и Джон.
– В тот уик-энд я как раз был в доме Джулии и Дергунчика, - говорит Джон. - В дверях показался легавый и сказал, что произошла автомобильная катастрофа. Все шло точно как в кино. Спрашивал меня, являюсь ли я ее сыном и все прочее. А потом он выложил нам, зачем пришел, и мы оцепенели. Это было самое страшное, что случилось со мной за всю мою жизнь. За какие-то несколько лет мы с Джулией так сблизились… Мы понимали друг друга. Она была самая лучшая на свете. Я думал: черт, черт, черт! Все к чертовой матери! дольше я ни перед кем не отвечаю. Дергунчику было еще хуже, чем мне. Потом он спросил: «Кто же теперь будет смотреть за детьми?» И я возненавидел его. Проклятый эгоист. Мы приехали на такси в больницу «Сефтон Дженерал», она лежала там мертвая. Я не хотел на нее смотреть. Всю дорогу я истерически бормотал что-то водителю такси, нес какую-то чушь, и он в ответ время от времени кивал мне. Я отказался смотреть на нее. А Дергунчик пошел. Вернулся сам не свой.
Джулия умерла 15 июля 1958 года. Катастрофа произошла рядом с домом Мими.
– Я всегда провожала ее до автобусной остановки, - рассказывала Мими. - Но в этот вечер она ушла рано, примерно без двадцати десять. Одна. И буквально через минуту раздался дикий скрежет. Я выскочила из дома, она была уже мертва. Машина сбила ее прямо у моего крыльца. В семье никто точно не знает места, где это произошло, - я никому не говорю. Они проходят мимо него каждый божий день, им было бы слишком больно это сознавать. Для меня Джулия не умерла. Я никогда не была ни на ее могиле, ни на могиле матери. Они обе живы для меня. Я так любила их. У Джулии была красивая душа.
