Глава 8
Княжна спала безмятежным сном. Он не сомкнул глаз. Бодрствовал всю ночь. Если пруссам вздумается обвинить в смерти своего кунинга Аделаиду, нужно быть во всеоружии. Но обошлось. После вчерашней попойки никто не вспоминал о ссоре с чужаками. Подготовка к погребальному обряду, соответствующему статусу Глянды, – вот что заботило сейчас пруссов больше всего.
Похоронили Глянду не сразу. Весь день он пролежал в своем холодном доме с потушенным очагом. На том самом столе, за которым умер прошлой ночью. А вокруг сидели, кутаясь в шкуры, близкие и верные люди кунинга и справляли молчаливую тризну.
Лежал Глянда, подобно замерзшему мясу, добытому впрок на зимней охоте, и на следующий день. И тризна продолжалась. И два дня спустя тоже… Как объяснил дядька Адам, мертвые вожди прусских племен могут лежать так неделями и даже месяцами.
– Но у людей Глянды не хватит надолго запасов хмельного кумыса и браги, – вздохнул пожилой лучник, – поэтому вряд ли кунинга продержат без погребения больше одной седмицы.
Аделаида выслушала эти слова с ужасом и торопливо перекрестилась.
– Варвары… Язычники… – долго еще шептали побледневшие губы княжны. Выходить на улицу одна она боялась. Оставаться в одиночестве – тоже. Спала плохо, не давая отдохнуть и Бурцеву. Всюду мнительной полячке мерещился неприкаянный дух языческого кунинга. И черти, гоняющиеся за грешной душой. Так продолжалось до дня похорон.
Присутствовать на погребении позволили только дядьке Адаму и его стрелкам. Остальных гостей пруссы попросили, по возможности, переждать траурную церемонию за закрытыми дверями и опущенными пологами шатров, дабы невольно не осквернить таинство перехода в иной мир.
И вот Аделаида снова бесновалась. Рвала и метала. Швырялась посудой. Для таких, как она, домашний арест – хуже смерти. Хоть в замке Освальда, хоть в прусской хижине. Сейчас капризной девчонке был не мил весь белый свет. Истерика следовала за истерикой, и слезам конца‑краю не видно. Бурцев отмалчивался, скрипел зубами да время от времени оттаскивал жену от двери. Хотя вопящая прусская процессия давно уже удалилась к Священному лесу, он предпочитал не рисковать.
Дядька Адам зашел к ним лишь под вечер. Уставший, измученный. Волчий полушубок на лучнике пропах дымом. Кое‑где в меху виднелись свежие подпалины. Пожилой прусс скупо рассказал, как было дело:
– Служители Патолло тулиссоны и лигашоны[57] сложили погребальный костер в Круге Смерти возле Священного дуба. Глянду сожгли так, как завещали предки: не оставив целой ни единой косточки. Сожгли со всем его имуществом, оружием, лошадьми, собаками, женами и слугами.
Аделаида ахнула:
– Какое варварство!
Дядька Адам смерил ее холодным взглядом, продолжил:
– Мудрым жрецам, связанным с миром мертвых, дано видеть то, что недоступно живым. И сегодня, подняв очи к небу, они смогли разглядеть в клубах дыма от погребального костра Глянду, сидящего на коне и при оружии. Большая свита сопровождала кунинга. И то были не только его жены и слуги. Тени мертвых предков выехали к нему навстречу.
– Вранье! – твердо заявила дочь Лешко Белого. – Или дьявольское наваждение.
В этот раз дядька Адам даже не счел нужным посмотреть на княжну.
– Треть от всего оставшегося имущества Глянды, как и положено, оставили в Священном лесу. Вайделоты должны принести жертву богам.
– Треть?! – снова не сдержалась княжна. – В жертву?! Вы ублажаете своих идолов, когда самим есть нечего!
– А‑де‑ла‑и‑да! – процедил Бурцев.
– Если боги останутся довольны, доблестного Глянду в царстве мертвых ждет хороший прием, – сухо заметил прусс. – Одна из семнадцати сокровенных заповедей Видевута гласит: «Мы должны почитать и бояться наших богов, ибо они одарили нас в этой жизни прекрасными женщинами, многочисленным потомством, вкусной едой и питьем, утоляющим жажду. Они же дают нам летом белые одежды, спасающие от зноя, а зимой – теплые меха, оберегающие тело от мороза. И только по милости богов мы спим на мягких ложах, а не на голой земле».
– Но треть?! Это ведь даже не церковная десятина…
– Жертвы нужны, чтобы боги не только благосклонно принимали мертвых, но и сменили наконец гнев на милость по отношению к живым. Уж слишком много бед и несчастий обрушилось на мой народ с появлением в этих землях тевтонских рыцарей.
