– Надо бы погоню снарядить, – устало произнес Бурцев. – Поляки ушли в лес.
– Знаю, – ответил Кхайду. – Две сотни уже прочесывают окрестности. Скоро к ним присоединится еще две.
Хм. А нам здесь хотя бы одна не помешала. Ох, как кстати, пришлась бы подмога в бою с куявцами. Ведь были же у тебя, хан, готовые к битве нукеры. Вон они – толпятся за спиной.
Проницательный хан вновь понял его без слов:
– Хочешь спросить, русич, почему к вам не пришла помощь?
В данном случае насупленное молчание было знаком согласия. Кхайду понимающе кивнул:
– Поляки слишком близко поднесли свои факелы к громовому порошку. И послать к вам моих лучших воинов означало бы отправить их на гибель. А зачем увеличивать число ненужных жертв? Вы должны были сами бороться за свое спасение. Или погибнуть. Вы победили.
Понятненько… Хан, желая ограничить число потенциальных смертников, не стал гнать на пороховую кучу элитную гвардию. Все правильно. Все разумно. Все логично. И все же сердцем, не отошедшим еще от горячки боя, Бурцев никак не мог постичь эту восточную логику.
– Ну, а лучники? – Он взглянул в глаза Кхайду. – Твои хваленые стрелки, непобедимый хан? Они‑то могли поддержать нас? Неужели никто в лагере не успел натянуть тетиву на лук?
Кхайду ответил спокойно:
– Лучники были готовы и ждали моей команды. Но помочь стрелами воинам, уже сошедшимся с врагом в рукопашной схватке, нельзя. Можно или не стрелять вообще, или стрелять, чтобы перебить всех без разбора и спасти тем самым запасы громового порошка. Мне советовали второе…
Кхайду взглянул на китайца. Сыма Цзян опустил глаза.
– … но я выбрал первое, Вацалав. Тех, кто отступает под натиском врага, я караю. Тех, кто храбро сдерживает натиск, я милую и воздаю героям должные почести. Иначе мне не будет веры среди воинов. А вера – она важнее громовой смеси.
Бурцев замер, ошарашенный. Выходит, они бились с поляками под прицелом ханских лучников!
– Ты достойно проявил себя в бою, Вацалав. Ты обратил в бегство польского нойона и всех его нукеров. Ты остановил всадников с факелами и спас громовую смесь. Ты истинный богатур, русич.
Бурцев усмехнулся. Богатур, значит? Вот откуда пришло на землю святорусскую грозное слово «богатырь»… Ладно, раз не суждено стать рыцарем, побудем пока богатуром. Впрочем, одним «богатурством» дело не ограничилось.
– Твои соплеменники из новогородских земель после гибели Федора так и не выбрали нового предводителя. – Кхайду‑хан взглянул на русичей. – А не пора ли сделать выбор? Сегодня. Сейчас.
Новгородцы одобрительно загудели.
– Вижу, храбрые русы уже сейчас готовы выполнять твои приказы, – продолжал Кхайду. – Это хорошо. На таких воинов можно положиться. Отныне ты – мой юзбаши, Вацалав, и воевода всей русской дружины.
Юзбаши так юзбаши. Нет, ханская милость – конечно, приятно. Но Казимир‑то ушел. Посланный вдогонку отряд степняков вряд ли достанет куявского князя в польских лесах. И Аделаида по‑прежнему находится в руках похитителей. Тут не то что сотником – да хоть тысячником, хоть темником ханским стань – все едино. А ведь был же такой шанс сорвать свадьбу куявского князя и малопольской княжны. Такой шанс! Завалить женишка – и дело с концом. Не завалил…
– Ты недоволен, Вацалав? – нахмурился Кхайду‑хан. – Ты не желаешь вести в бой людей, которые поверили в тебя?
– У них есть более достойные вожди, хан. – Бурцев кивнул на Дмитрия.
– Не дури, Василь, – прогудел десятник. – Не гневи понапрасну ни меня, ни хана. Новогородцы тебя признали своим новым воеводой, так что и ты уж не откажи.
Бурцев обреченно вздохнул. В западных дружинах и рыцарских отрядах во главу угла ставилось знатное происхождение. Неблагородный человек, будь он хоть семи пядей во лбу, не мог отдавать приказы. Только подчиняться. Здесь же все иначе. Выбиться в люди хваткому, смелому и сообразительному воину татаро‑монгольской армии гораздо проще, даже если предки не проторили ему широкой дороги к славе и богатству. Вот и у Бурцева карьерный рост – налицо. Совсем недавно он был бесправным пленником, а теперь – нате вам, пожалуйста: сотник‑юзбаши и воевода в одном лице. Этак и самого хана подсидеть недолго.
